Интермедия вторая
Старший Брат смотрит на тебя….
Джордж Оруэлл, «1984»
22 июля 1941
До трагедии Одессы осталось 85 дней
«Контингент, не подлежащий
эвакуации»
Все то, что пришлось пережить нам, двум еврейским детям в «Городе Антонеску», так невероятно и так чудовищно, что поневоле возникает вопрос: как это могло случиться?
Как могло случиться, что мы остались в Одессе?
Как могло случиться, что наши семьи не уехали, не убежали - не эвакуировались?
Ведь и сегодня, через 70 лет после тех страшных событий нас спрашивают об этом друзья и знакомые. И, не подозревая, какую причиняют нам боль, добавляют: «Кто хотел, тот уехал!».
Неужели, действительно, кто хотел, тот уехал?
Для того чтобы честно ответить на этот вопрос, нужно вернуться к тем дням, когда в Одессу пришла война и фактически сразу же началась эвакуация.
То есть как это «фактически сразу же»?
Героической обороне Одессы и проведенной в эти дни героической эвакуации посвящены сотни статей и десятки книг.
Все изучено, описано, увековечено.
Все доподлинно известно.
Известно, что эта эвакуация «одна из ярчайших страниц борьбы советского народа против агрессора». Известно, что проведена была «по четко задуманному плану» и по своим результатам «осталась непревзойденной». Известно, что все (ну абсолютно все!), что намечалось эвакуировать, было эвакуировано: более 80 тысяч бойцов Приморской армии, 15 тысяч человек гражданского населения, 462 орудия, 14 танков, 16 бронемашин, тысяча автомашин, около 25 тысяч тонн различного оборудования промышленных предприятий и даже… более 3 тысяч лошадей.
Известно даже, что началась она, эта эвакуация, по личному приказу Сталина: « . . . храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам Одесского оборонительного района в кратчайший срок эвакуировать войска Одесского района на Крымский полуостров».
Но личный приказ Сталина был получен только 30 сентября 1941-го.
Не свидетельствует ли это о том, что и эвакуация из Одессы началась 30 сентября 1941-го? Нет, не свидетельствует.
Приказ Сталина касается только последнего этапа эвакуации – эвакуации войск Одесского оборонительного района, а эвакуация города началась значительно раньше. И это легко доказать.
Перед нами лежит пожелтевший документ – копия докладной записки начальника Управления Черноморского пароходства П. Макаренко, направленная 20 апреля 1946 года ответственному организатору ЦК компартии по Одесской области товарищу Григорьеву. (1)
«Сопроводиловка» к докладной записке
начальника Управления Черноморского пароходства.
Одесса, 20 апреля 1946
Многие годы этот документ хранился под грифом «секретно». Он был отпечатан всего в двух экземплярах: первый - адресату, а второй – «в дело». Да и тот, первый, отправленный ответственному организатору, подлежал возврату в секретную часть особого сектора ЦК партии Украины. О необходимости возврата свидетельствует лиловый штамп на титульном листе документа: «Пiдлягае повернения до таемноi частини Особого сектора ЦК КП(б)У».
И, если этого недостаточно, то есть там еще и рукописное требование какого-то партийного функционера: «Возвратить в о/c».
Документ действительно был возвращен в особый сектор ЦК – уже 6 мая 1946 года.
Но, в чем же, собственно, заключалась такая, столь строгая секретность документа?
Записка начальника Управления Черноморского пароходства являлась, да и сегодня является, свидетельством того, что уже 8 июля 1941-го Государственный Комитет обороны во главе с товарищем Сталиным дал указание об эвакуации Одессы, поскольку уже тогда, 8 июля 1941-го, допускал захват города противником.
ИЗ ДОКЛАДНОЙ ЗАПИСКИ НАЧАЛЬНИКА ЧЕРНОМОРСКОГО ПАРОХОДСТВА П. МАКАРЕНКО ОТВЕТСТВЕННОМУ ОРГАНИЗАТОРУ
ЦК КП(б)У ПО ОДЕССКОЙ ОБЛАСТИ ТОВ. ГРИГОРЬЕВУ
29 апреля 1946 г., секретно
Гражданская эвакуация Одессы
8-го июля 1941 г. был получен приказ Государственного Комитета обороны об эвакуации Одессы . . .
С 8-го июля и до 16-го октября 1941 г. Черноморское Пароходство и одесский порт живут и работают в основном под знаком гражданской эвакуации, обороны и военной эвакуации города . . .
Но самое интересное, что в действительности, эвакуация Одессы началась еще раньше! Еще до получения приказа Государственного Комитета обороны!
Эвакуация Одессы началась уже в первый день войны одновременно с началом «Великой сталинской эвакуации».
Ранним утром 22 июня 1941 года, когда весь мир был уверен, что «кремлевский диктатор» в шоке от внезапного нападения Германии, Сталин на самом деле спокойно и уверенно работал, и среди многих важных и неотложных дел, занимался организацией эвакуации.(2)
Экстренное заседание Политбюро, начавшееся в Кремле в 5:45 утра, закончилось в 8:30. Но еще до его окончания, где-то около 7 часов утра в квартире руководителя Коминтерна Георгия Димитрова раздался телефонный звонок, и личный секретарь вождя Поскребышев приказал Димитрову явиться в Кремль.
Через 20 минут Димитров был в Кремле. Правда еще целый час ему пришлось просидеть в приемной, и в кабинет вождя его впустили только в 8:40 - после того, как оттуда выскочили Тимошенко и Жуков. Военачальники, как, впрочем, и все, находившиеся в это время в приемной, были в явном волнении.
Однако в самом кабинете, к удивлению Димитрова, царило спокойствие. Он так и записал вечером в своем дневнике: «в кабинете царило удивительное спокойствие, твердость и уверенность, у Сталина и у других…».
Войдя в кабинет, Димитров устроился рядом с Маленковым у длинного совещательного стола. Сталин не мог уделить ему внимания – он сидел поодаль от соратников за своим письменным столом и был занят разговором с Лазарем Кагановичем.
Разговор шел вполголоса, но Димитров все-таки уловил несколько сказанных вождем фраз и, ввиду особой их важности, также отметил в дневнике: «…дипломатические представители, говорит Сталин, должны быть выведены из Москвы и отправлены в другое место, например, в Казань…».
Сталин употребляет слова «выведены и отправлены», но смысл их понятен: «дипломатические представители должны быть эвакуированы в Казань…».
Да, да, именно так – Сталин говорит с Кагановичем об ЭВАКУАЦИИ!
Эвакуация, которая будет названа
беспрецедентной
Секретное постановление ЦК партии о создании «Совета по эвакуации» выйдет только 24 июня 1941-го. Но «Великая сталинская эвакуация» начнется уже сегодня 22 июня 1941-го.
Секретное постановление ЦК о создании «Совета по эвакуации»
Москва, 24 июня 1941
Разговор Сталина с Кагановичем продолжался около часа.
В 9:35 Каганович пулей вылетел из кабинета и со всей своей неуемной энергией занялся организацией эвакуации.
В тот же день только из Белостока и Гродно было отправлено на Восток более 30, так называемых, «эвакопоездов».
Удивительно, но эвакуация началась, как по мановению волшебной палочки, одновременно из Прибалтики, Белоруссии, Молдавии, Украины…
Чем быстрее рвалась на Восток германская армия, тем быстрее, уходя от нее, шли десятки, сотни, тысячи тяжело груженных эвакопоездов. И все это в хаосе «внезапного» нападения, в неразберихе первых часов, дней войны. И все это под непрерывной бомбежкой, навстречу идущим на Запад войсковым эшелонам.
И невольно возникает крамольная мысль: а не была ли она, эта ЭВАКУАЦИЯ, продумана и подготовлена заранее, еще до «внезапного» нападения?
По спецсообщению разведки за № 660569 от 31 мая 1941-го на советской границе было сосредоточено порядка 122 германских дивизий. Сталин знал, что Гитлер вот-вот ударит. Знал, что Красная Армия не сможет сдержать удар. Знал, что придется отступать.
Об этом, не смущаясь, говорил впоследствии Молотов: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать, до Смоленска, или до Москвы, это перед войной мы обсуждали…».(3)
Сталин знал, что придется отступать, и в предвидении отступления готовил грандиозную ЭВАКУАЦИЮ, считая ее одним из важнейших факторов будущей победы. Первый отчет о ходе эвакуации он получил уже 23 июня 1941-го в 4:30 утра. А затем: 24 июня в 19:00; 25 июня в 1:10 утра и в 21:45 вечера; 26 июня в полночь; 27 июня в 1:10 утра…
Эвакуация, осуществленная Сталиным, была беспрецедентной - уникальной по срокам, масштабам и по своей исключительной организованности. «Великое переселение на Восток» заняло около 4-х месяцев, с 22 июня по ноябрь 1941-го. За это время из западных районов страны было вывезено 2.543 промышленных предприятия, сотни высших учебных заведений, научных институтов, лабораторий, библиотек, архивов и даже принадлежащие этим архивам несгораемые шкафы, в которых хранились документы. Почти все театры, киностудии, музеи, алмазный фонд страны и, конечно же, ценности Оружейной палаты Кремля. А еще – продовольствие, топливо, зерно, сельскохозяйственные машины, более двух миллионов голов крупного рогатого скота, пять миллионов коз и овец, 200 тысяч свиней, 800 тысяч лошадей…
Сталинская эвакуация была действительно беспрецедентной.
По железным дорогам нескончаемыми потоками шли на Восток эвакопоезда. По берегам рек двигались тягачи, тянувшие баржи и паромы. По сельским грунтовым дорогам вязли в грязи обозы, тракторы, комбайны, сенокосилки, плелись измученные люди, катили ручные тележки, тащили свои жалкие пожитки, несли своих плачущих детей. А по обочинам этих грунтовок колхозники гнали напуганный бомбежками ревущий скот. И по тем же обочинам охранники НКВД гнали многотысячные колонны заключенных. Большую часть из них уже расстреляли, а этих вот, неизвестно зачем, гнали, как скот, на Восток.
Но самой впечатляющей была, конечно, эвакуация промышленности.
Уже в первые месяцы войны германская армия захватила многие важнейшие центры страны, и Гитлер, естественно, надеялся использовать их промышленно-экономический и военный потенциал. Так же, как делал это во всех порабощенных им странах Европы.
Однако на этот раз он просчитался.
В предвидении войны Сталин принял, пожалуй, одно из самых важных своих решений – решение об эвакуации промышленности!
Но как возможно было это осуществить?
Как возможно было эвакуировать огромные и современнейшие на тот час заводы - металлургические, станкостроительные, авиационные, танковые?
Ну, подумайте сами!
Легко ли, просто ли эвакуировать такой завод?
Легко ли, просто ли демонтировать многотонные прокатные станы, плавильные печи, гидравлические прессы, котлы, турбины, краны, транспортеры?
Ну ладно, допустим - демонтировали, погрузили на платформы, укрепили, укрыли брезентом, перевезли под бомбами за тысячи километров.
Но что дальше? Где выгружать?
Куда сбрасывать? В поле?
На голую землю? Под открытое небо?
И тут начинается самое невероятное!
Задолго до «внезапного» нападения Германии по приказу Сталина, на территориях недосягаемых для врага - за Волгой, за Уралом, в Средней Азии, на Дальнем Востоке - при существующих там аналогичных или же близких по профилю заводах была подготовлена огромная производственная база, способная «принять» эвакуированные заводы.
Свидетельствует маршал Жуков: « С военной точки зрения исключительное значение имела линия партии на ускоренное развитие промышленности в восточных районах, создания предприятий-дублеров по ряду отраслей машиностроения, нефтепереработке и химии…» (4)
Так вот в чем разгадка беспрецедентной сталинской эвакуации!
«Предприятия-дублеры!»
Почти каждый находившийся в угрожаемой зоне значимый завод имел своего «дублера» в тылу. Имел свой заранее определенный и утвержденный ЦК партии «новый домашний адрес» – в Куйбышеве, в Казани, в Новосибирске, в Уфе, в Нижнем Тагиле…
Там, на «предприятиях-дублерах» эвакуированные заводы ждали не только специально выстроенные и полностью оснащенные цеха, но и прибывшие заранее передовые отряды их собственных специалистов, подготовившие все необходимое для монтажа оборудования и быстрейшего ввода его в действие. (5)
Список адресов предприятий-дублеров
Одновременная перевозка тысяч промышленных предприятий на тысячах эвакопоездах на тысячи километров в тысячи различных городов, требовала точнейшей координации. Так, например, в начале сентября 1941-го на Урал был отправлен Харьковский паровозостроительный завод - ХПЗ. Для эвакуации его подразделений понадобились 43 железнодорожных состава. Каждое из подразделений было отправлено на «свой дублер». Танковое подразделение, производившее корпуса и башни танков, было эвакуировано в Нижний Тагил на базу Уралвагонзавода, где к нему присоединились еще два предприятия: эвакуированный из Москвы Станкостроительный завод им. Серго Орджоникидзе и эвакуированный из Мариуполя Металлургический комбинат им. Ильича. А дизельное подразделение, производившее уникальные танковые моторы, было эвакуировано в Челябинск на базу Челябинского тракторного завода, где к нему присоединился эвакуированный из Ленинграда Машиностроительный завод им. Кирова.
В течение нескольких месяцев все эти «чужие» друг другу и различные по своему профилю заводы сумели не только осуществить монтаж и наладку собственного оборудования, но и «состыковаться» между собой, и к концу 1941-го выпустить более 4,5 тысяч лучших в мире танков. Тех самых «Т-34» и «КВ-1», которые наводили ужас на гитлеровцев.
А к началу 1942-го в тылу уже функционировала мощная танковая промышленность: восемь танковых, шесть корпусных и три дизельных завода, выпускавших порядка 24-х тысяч танков в год.
Беспрецедентная сталинская эвакуация позволила СССР уже в 1942 году произвести больше военной техники, чем Германия, владевшая почти всей Европой: в 4 раза больше танков, в 3 раза больше орудий, в 2 раза больше самолетов.
Эта беспрецедентная эвакуация была явно подготовлена заранее – еще до «внезапного» нападения.
Иначе ее невозможно было бы осуществить!
Так что американский журналист Л. Сульцбергер в июне 1942-го с полным основанием мог написать в журнале «Лайф»:
« Этот осуществленный в гигантских масштабах перевод промышленности на Восток – одна из величайших саг истории. Причем, речь идет, отнюдь не о спорадическом процессе: перевод заводов был подготовлен заранее и в день «P» - планы эвакуации были пущены в ход».
Составы идут на Восток. Лето 1941
Впервые сочетание слов «предприятия-дублеры» (которое мельком упомянул маршал Жуков в своих «Воспоминаниях») использовалось нами - в 2005-м, в книге «Сталин. Тайный сценарий начала войны», ОЛМА-ПРЕСС, М., 2005.
Факт создания этих, скажем прямо, необычных «предприятий» весьма заинтересовал нас, поскольку свидетельствовал о том, что Сталин не только знал о приближающемся нападении Германии, но и готовился к нему, и этим полностью подтверждал концепцию существования тайного сталинского сценария начала войны.
Однако вернемся к беспрецедентной сталинской эвакуации.
Термин «эвакуация», в общепринятом смысле, включает в себя не только вывоз из угрожаемой зоны промышленных предприятий и материальных ценностей, но также (и даже в первую очередь!) вывоз гражданского населения:
« Эвакуация (от латинского «еvacuo») вывоз из местности, находящейся под угрозой захвата или подвергшейся стихийному бедствию, гражданского населения, предприятий, учреждений, художественных ценностей, раненых, больных, пленных…».
Да оно и понятно!
Ведь эвакуация – это еще и акт гуманности: спасение гражданского населения от неволи, от плена, от страданий под гнетом жестокого врага. Спасение гражданского населения от физического уничтожения.
Сталинская эвакуация, естественно, тоже включала эвакуацию населения.
Но была ли она актом гуманности?
По данным Центрального справочного бюро, действовавшего при «Совете по эвакуации», в первые месяцы войны было эвакуировано на Восток 17 миллионов человек.
Грандиозная цифра! Около 25% населения всех западных районов страны, оставленных Красной Армией.
Эвакуация населения, как и эвакуация промышленности, была под строгим контролем Сталина. Ежедневно, не позже 22:00, начальники местных железных дорог сообщали в Народный комиссариат путей сообщения о следовании эвакопоездов по состоянию на 18:00. И в ту же ночь эти сведения поступали к Сталину.
Вопрос о том, какие группы населения – какие «людские контингенты» - следует эвакуировать, решал тоже лично Сталин.
27 июня 1941-го по вопросу «контингентов, подлежащих эвакуации» вышло специальное строго секретное постановление ЦК партии и СНК СССР: «О вывозе и размещении людских контингентов и ценного имущества».
Очень часто в различных источниках проскальзывает мысль, что, в соответствии с этим постановлением, эвакуации подлежали в первую очередь детские учреждения, люди пожилого возраста и женщины с детьми.
Но вот перед нами это знаменитое строго секретное постановление в его первозданном виде, только бумага за 70 прошедших лет немного пожелтела.
Давайте прочтем его вместе!
Строго секретное постановление ЦК партии 27 июня 1941
Нет в нем, в этом постановлении, никакого упоминания ни о «детских учреждениях», ни о «людях пожилого возраста», ни о «женщинах с детьми».
Нет никакого упоминания, ни в тексте, ни в скобках, ни в примечании, ни мелким шрифтом. Нет никакого упоминания – ни прямого, ни косвенного.
Нет, и все тут!
В постановлении ЦК партии и СНК СССР от 27 июня 1941 года четко и однозначно определены четыре « основных людских контингента, подлежащих эвакуации»:
1. Квалифицированные рабочие, инженеры и служащие вместе с эвакуируемыми предприятиями;
2. Молодежь, годная для военной службы;
3. Ответственные советские работники;
4. Ответственные партийные работники.
Необходимость эвакуации инженерно-технического персонала предприятий диктовалась, естественно, военной необходимостью. Трудно против этого возражать. Не менее важно было эвакуировать и молодежь, годную для военной службы. Да и советско-партийную элиту следовало, конечно, спасти от уничтожения.
Но вот, незадача!
Однозначно определяя «контингенты, подлежащие эвакуации», строго секретное постановление ЦК партии и СНК СССР тем самым однозначно определило и «контингенты, НЕ подлежащие эвакуации».
И что бы там не говорили и не писали впоследствии, к «контингентам, НЕ подлежащим эвакуации», принадлежали как раз те самые «детские учреждения», те самые «люди пожилого возраста» и «женщины с детьми».
И что бы там не говорили и не писали впоследствии, к «контингентам, НЕ подлежащим эвакуации», принадлежали и «граждане еврейской национальности».
Хорошо продуманная и отлично организованная сталинская эвакуация не предусматривала организованную эвакуацию еврейского населения, как особого контингента, которому грозила смертельная опасность. Такая же, а, возможно, и большая, чем опасность, грозившая эвакуируемой в первую очередь советско-партийной элите.
Ведь только вчера, 26 июня 1941-го, убийцы из Эйнзатцгруппе «А» под командованием бригаденфюрера Вальтера Шталлекера устроила в Каунасе настоящий погром: сожгли еврейский квартал, разрушили синагогу и замучили около полутора тысяч евреев. А сегодня, 27 июня 1941-го, в Белостоке коллеги этих убийц из Эйнзатцгруппе «В» под командованием бригаденфюрера Артура Небе сожгли в синагоге живыми еще тысячу.
«Пианино и фикусы»
Многие годы в мире бытует миф, что внезапность вторжения германской армии на территорию Советского Союза и стремительность ее наступления помешали евреям эвакуироваться и стали причиной их гибели.
Евреи, мол, «просто не успели эвакуироваться».
Не успели эвакуироваться? Как удобно!
Просто не успели эвакуироваться!
Такое объяснение (или оправдание?) было бы правомерным, если бы уничтожение еврейского населения осуществлялось исключительно в первые дни, пусть недели, войны. Но оно продолжалось более года!
В Прибалтике и на территориях Западных районов Украины и Белоруссии евреев действительно начали уничтожать сразу же после «внезапного» нападения - в июне 1941-го. Но евреев Бессарабии и Северной Буковины истребляли в июле, а евреев Южной Украины в августе-сентябре.
В октябре 1941-го настал черед «не успевших эвакуироваться» евреев Одессы. И только в ноябре-декабре 1941-го, через пять месяцев после «внезапного» нападения, «не успевших эвакуироваться» евреев расстреливали в Крыму - в Симферополе, в Евпатории, в Феодосии, в Ялте и в Керчи.
А «не успевшие эвакуироваться» евреи Кавказа погибли в августе-сентябре уже нового 1942-го года, больше чем через год после «внезапного» нападения.
За это время евреи МОГЛИ уже, кажется, успеть эвакуироваться!
За это время евреи ДОЛЖНЫ были успеть эвакуироваться!
И наверняка бы успели, если бы…
Вскоре после окончания войны в мире стали распространяться слухи о мерах, принятых Сталиным по эвакуации еврейского населения. Говорили о том, что был даже, якобы, издан специальный указ Верховного Совета СССР за подписью «самого Калинина». Говорили о том, что евреи, якобы, ехали в эвакуацию с комфортом, везя с собою «пианино и фикусы».
После всех ужасов Катастрофы необходимость эвакуации евреев казалась такой естественной, что эти странные слухи поддерживала даже еврейская печать. Так в 1946 году в одном из бюллетеней известного благотворительного общества помощи еврейским эмигрантам «ХИАС» утверждалось:
« Не вызывает сомнений, что советские власти приняли специальные меры для эвакуации еврейского населения, или для облегчения их бегства...
Советские власти предоставляли тысячи поездов специально для эвакуации евреев, сознавая, что они являются наиболее угрожаемой частью населения…».
Нет, конечно же, ничего подобного не было.
Не было специального указа Верховного Совета СССР, за подписью «самого Калинина». Не было пианино. Не было фикусов.
Не было тысяч специальных эвакопоездов.
Не было даже одного специального эвакопоезда.
Не было целенаправленной эвакуации евреев.
Не было даже целенаправленной эвакуации еврейских детей.
Об этом свидетельствуем мы - двое еврейских детей, брошенные на смерть в оккупированной Одессе.
Миф о целенаправленной эвакуации евреев кажется особенно кощунственным на фоне миллионов уничтоженных, особенно кощунственными на фоне чудовищных рвов, оврагов и ям, заполненных трупами женщин и детей.
После изгнания нацистов эти зловонные рвы, овраги и ямы раскапывались и изучались. Делала это специально созданная Сталиным комиссия под очень длинным названием: « Чрезвычайная Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР». Сокращенно: «ЧГК».
ЧГК начала свою работу 2 ноября 1942-го в те дни, когда почти все евреи, брошенные на оккупированных территориях, были уже уничтожены. Да и, как оказалось, зверства нацистов по отношению к евреям мало ее интересовали.
Основной задачей ЧГК был сбор доказательств и оценка экономического ущерба, причиненного СССР в результате «внезапного и вероломного» нападения Германии.
Как видите, уже в ноябре 1942-го, когда германская армия все еще стояла на Волге, Сталин, уверенный в грядущей победе, заботился о сборе доказательств экономического ущерба, надеясь получить обусловленные международными соглашениями репарации. Ну, а вопрос человеческих жертв был для него, как всегда, вторичным, хотя среди этих жертв были не только евреи.
Из 7,4 миллионов уничтоженных гитлеровцами граждан Советского Союза к еврейскому народу принадлежало только 2,8 миллиона, остальные 4.6 были других национальностей. Правда заключается лишь в том, что только еврейский народ уничтожался полностью – тотально.
По самым минимальным оценкам из 3,0 миллионов евреев, брошенных на оккупированных территориях, в муках погибло 93,3%.
Аналогичный расчет, проведенный для нееврейского населения, показывает, что из 80,0 миллионов жителей Европейской части Союза, попавших под пяту врагов, было уничтожено 5,9%, что, естественно, не умаляет трагедию гибели каждого человека, трагедию гибели каждого русского, украинского, белорусского ребенка – не уменьшает ужаса гитлеровских злодеяний.
Членами ЧГК стали видные общественные деятели страны: специалист по военно-полевой хирургии академик Бурденко; строитель советских гидроэлектростанций академик Веденеев; летчица Валентина Гризодубова; писатель Алексей Толстой; военный юрист академик Трайнин; борец с «буржуазной» наукой генетикой академик Лысенко; специалист по Отечественной войне 1812-го академик Тарле; партийный функционер Жданов и даже Митрополит Киевский и Галицкий Николай.
А вот председателем комиссии Сталин назначил … Николая Шверника.
Николай Шверник? Где-то мы уже слышали это имя.
Ах да, конечно, Шверник - председатель «Совета по эвакуации».
Судьбоносная «рокировка»
3 июля 1941года Сталин сместил Лазаря Кагановича с поста председателя «Совета по эвакуации» и вместо него назначил Николая Шверника.
О причине такой замены официальные источники не сообщали. Факт пребывания Кагановича на посту председателя был вычеркнут из истории и забыт. Да и сам Каганович об этом эпизоде своей жизни никогда не упоминал.
Но чем не потрафил Сталину Каганович?
Выходец из бедной еврейской семьи, сын сапожника, Каганович многие годы занимал самые ключевые посты в стране. Сталин любил Кагановича. По своему, по сталински, любил. Он даже как-то бравировал тем, что Каганович, еврей по национальности, является членом Политбюро.
Каганович, грубиян и матерщинник, был известен своей необычайной трудоспособностью и редким организаторским талантом, и именно ему принадлежала честь сооружения московского метро, названного его именем, и честь строительства канала «Москва-Волга», вымощенного костьми «врагов народа».
Да и теперь, несмотря на хаос и неразбериху войны, эвакуация, организованная Кагановичем, идет успешно – ко 2 июля 1941-го по 29 железным дорогам страны уже курсируют более двухсот эвакопоездов.
И вот сегодня – отставка!
Чем она вызвана? В чем причина?
Осмелимся сделать предположение.
А что, если зверства нацистов в эти первые дни войны потрясли даже твердокаменного коммуниста Лазаря Кагановича? А что, если верный соратник Сталина вдруг вспомнил, что и он сын еврейского народа?
А что, если из пылающей синагоги Белостока «окликнули» Кагановича детские голоса, как из зловонной ямы Бабьего Яра «окликнут» вскоре эти голоса другого еврея – Илью Эренбурга?
А что, если Каганович в первый раз в своей жизни «ошибся» и по своей инициативе начал эвакуацию еврейского населения? Хотя, может быть, даже и не начинал, а только спросил у Сталина разрешения – начать?
И тогда товарищ Сталин произвел «рокировку». Он сместил с поста Кагановича и назначил на его место Шверника.
Но почему именно Шверника? А потому, что бывший петербургский рабочий Николай Шверник, занимая пост председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР, с 1938 года вершил всю сталинскую национальную политику, и его назначение председателем «Совета по эвакуации» было порукой тому, что и эвакуация населения будет осуществляться с позиций этой национальной политики.
Шверник отлично справился с задачей эвакуации населения.
И теперь, в ипостаси председателя «Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению злодеяний», у разрытых рвов, оврагов и ям он может полюбоваться результатом своей успешной деятельности.
Бывший председатель «Совета по эвакуации» Шверник у разрытого захоронения евреев, уничтоженных нацистами
Смоленская область, Сычевка, апрель 1943
Назначение председателя «Совета по эвакуации» председателем «Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению злодеяний» не было случайностью. Не было даже очередной шуткой Сталина – великого мастера таких «веселеньких шуточек».
Нет, это было продуманное решение. Тем более что и на местах, во многих республиках, областях и городах, где создавались комиссии содействия ЧГК, во главу их ставили партийных функционеров, бывших ранее ответственными за … эвакуацию.
Так, после освобождения Одессы в 1944-м председателем «Областной комиссии по установлению злодеяний» был назначен Анатолий Колыбанов, бывший в тяжелые дни обороны города первым секретарем обкома партии и, соответственно, ответственным за эвакуацию.
Об этой эвакуации у нас речь впереди.
А сам товарищ Колыбанов себя любимого, естественно, сумел во время «эвакуировать»: за 10 дней до сдачи города врагу, 5 октября 1941-го, он покинул Одессу на морском охотнике - маленьком быстроходном боевом корабле, предназначенном для поиска и уничтожения подводных лодок.
Об этом бегстве первого секретаря много шуток тогда ходило по Одессе.
Хотя, что тут смешного? Драпанул, ну и драпанул!
Его партийные и советские коллеги драпанули еще раньше: 5 июля 1941-го, под покровом строжайшей секретности вся партийно-советская верхушка покинула Одессу, погрузив свои многочисленные пожитки (пианино и фикусы!) на открытые платформы эвакопоезда, вывозившего оборудование и инженерно-технический персонал Станкостроительного завода им. В.И. Ленина. Станкостроительный завод направлялся в Башкирию на подготовленную для него базу Стерлитомакского заводе по ремонту нефтеперерабатывающего оборудования, а наша элита осела в Москве, куда впоследствии прибудет и товарищ Колыбанов.
Засекреченное «рассекреченное постановление»
Эвакуация партийно-советской элиты была действительно «элитарной», особенно потому что ей предоставлялось право выбора места жительства.
Это редкое в те дни право было зафиксировано в секретном постановлении Политбюро ЦК партии от 5 июля 1941-го: «О порядке эвакуации партийных и советских работников и семей начальствующего состава Красной Армии и Флота и войск НКВД из прифронтовой полосы».
Политбюро ЦК не ограничилось заботой о своей элите, и в тот же день, 5 июля 1941 года, выпустило еще одно секретное постановление, касающееся, на этот раз, эвакуации «простого люда»: «О порядке эвакуации населения в военное время».
Оба эти документа явились естественным продолжением постановления партии от 27 Июня 1941 года «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества».
Того самого постановления, в котором четко были определены «контингенты, подлежащие эвакуации» и не было никакого упоминания о других контингентах.
Постановление «О порядке эвакуации населения», вышедшее 5 Июля 1941-го, по идее, должно было конкретизировать формулировку «контингент, подлежащий эвакуации» и хотя бы затронуть вопрос о судьбе «контингента, НЕ подлежащего эвакуации» - о судьбе детей, женщин и стариков, остающихся на оккупированной территории, и, наконец, о судьбе евреев, которым грозила опасность уничтожения.
Удивительно лишь то, что такое, казалось бы, естественное и гуманное постановление, призванное спасти население страны от неволи и гибели, в течение полувека было засекречено. Но многое изменилось в мире за последние годы, многие строго секретные документы были рассекречены, и вот в 2006 году, в сборнике документов «Лубянка», выпущенном Международным фондом «Демократия», на странице 294-й, появилось, наконец, и рассекреченное постановление «О порядке эвакуации населения в военное время». (6)
Но вот загадка! «Рассекреченное постановление» рассекречено только, начиная с 8-го пункта. Причем, все рассекреченные пункты - 8-й, 9-й и 10-й - касаются вопроса «недопущения проникновения эвакуированных и беженцев в Москву» и обязывают органы НКВД организовывать специальные заслоны, на которых производить аресты нарушителей.
Вопрос «недопущения проникновения», несомненно, важен, но неужели только этим исчерпываются все проблемы, связанные с эвакуацией населения? Вот ведь постановление, касающееся партийно-советской элиты, включает и предоставление транспорта, и обеспечение питанием, и медицинским обслуживанием, и деньгами?
Может быть именно те, оставшиеся не рассекреченными пункты, с 1-го по 7-й, и касаются этих важнейших вопросов?
Но тогда, почему они остались засекреченными?
Нет, как видно, все-таки эти пункты могли обнажить «нечто такое», что и сегодня, через 70 лет после тех трагических событий, обнажать нельзя.
Нечто позорное, может быть даже нечто преступное, что следует утаить от мира, что может дискредитировать Россию.
Но что это может быть?
Что может быть преступного в спасении беззащитных людей от смертельной опасности?
Что может быть преступного в эвакуации населения?
Только «НЕ эвакуация» населения!
Только то, что эвакуация «контингента, НЕ подлежащего эвакуации» не предусматривается.
Только то, что городские партийные и советские власти обязаны не способствовать эвакуации населения, как такового, а наоборот, препятствовать ей!
И нужно прямо сказать: сталинское «Постановление об эвакуации населения» не предусматривало… эвакуации населения!
Эвакуироваться из Одессы в те дни могли только семьи партийных и советских работников, семьи военнослужащих семьи сотрудников НКВД, заслуженные деятели науки, университетские профессора, писатели, артисты – в общем, люди, представлявшие какую-то «ценность».
Эти люди эвакуировались организованно по специально составленным спискам и снабжались так называемыми «эвакоталонами», в которых указывалась дата эвакуации, место назначения и предоставляемое транспортное средство. Люди, снабженные эвакоталонами, получали возможность втиснуться в забитый до отказа трюм грузового парохода, влезть на переполненный узлами и чемоданами грузовик, или выехать из города на открытой платформе эвакопоезда.
Так в одесский жаргон, наряду с эвакопоездами, вошло новое волшебное слово: «эвакоталон».
Ну, а те, кому не положены были эвакоталоны?
Те, кто не фигурировал в специальных списках и не входил в «контингент, подлежащий эвакуации»?
«Не партийные», «не советские» и « не ценные»?
Эти люди, если они решались эвакуироваться, вынуждены были сделать это самостоятельно - на свой страх и риск.
Но в этом случае они даже эвакуированными не назывались.
Они назывались «беженцами».
И никто никакой ответственности за них не нес.
«Разве не понятно - идет война! И так забот полон рот!»
Эвакуированным предоставлялся транспорт, вдоль всех железных дорог для них были устроены «эвакопункты», где они получали продукты питания, одежду, медицинскую помощь. У них были деньги, небольшие, наверное, но все-таки, деньги. А в местах назначения им предоставлялось жилье и работа. И самое главное, у них была «бумажка», в которой черным по белому было написано, что такой-то с семьей эвакуируется из такого-то пункта в такой-то.
У беженцев не было ничего. Ни транспорта, ни продуктов питания, ни денег. Беженцев никто не ждал на переполненных «эвакопунктах», и, тем более, никто не будет ждать их там, где они остановят свой «бег».
А, главное, у них не было «бумажки», и этим все сказано.
И тут возникает интересный вопрос.
А была ли советская власть вообще заинтересована в том, чтобы эти люди покидали город?
Была ли советская власть заинтересована в том, чтобы «контингент, НЕ подлежащий эвакуации» эвакуировался?
«Автоматизированная Система
Управления мышеловкой»
Да, действительно, была ли советская власть заинтересована в том, чтобы «контингент, НЕ подлежащий эвакуации» эвакуировался?
Ответ на этот вопрос дают два знаковых документа: «Указ о переходе на 8-часовый рабочий день, на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» и «Указ о режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время».
Примечательно, что первый из этих указов был выпущен еще до начала войны – 26 июня 1940-го, а второй уже после ее начала – 26 июня 1941-го.
В соответствии с этими указами люди, самовольно оставившие свое рабочее место, предавались суду по законам военного времени.
Указ о запрещении самовольного ухода с работы.
Москва, Кремль, 26 июня 1940
И касалось это в те дни в Одессе многих: портовиков, железнодорожников, строителей обороны, врачей, медицинских сестер и вообще всех рабочих и служащих, обеспечивающих жизнь города.
Город должен был жить!
Кто-то должен был ухаживать за ранеными, которых с каждым днем все больше привозили с передовой. Кто-то должен был стоять за прилавками магазинов, очереди к которым с каждым днем становились все длиннее. Кто-то должен был печь хлеб, водить трамваи, выпускать газеты, «крутить» веселые кинофильмы. Кто-то должен был, наконец, хоронить умерших.
Эти люди входили в «контингент, НЕ подлежавший эвакуации» потому что они нужны были городу.
Нужны, пока этот город сражался!
Но «контингент, НЕ подлежащий эвакуации», кроме «нужных», включал еще большую группу «ненужных».
Короче – «балласт»: старики, инвалиды, дети…
Да, да, «балласт», как ни горько называть этим уничижительным словом людей.
«Балласт» не нужен был городу, но, самое главное, не нужен был тылу. Наплыв «балласта» в тыловые города, переполненные эвакуированными, наверняка усложнил бы ситуацию в стране, все силы которой должны были быть направлены на отпор врагу.
Так что, не о чем говорить: «балласт», точно также как и «нужные» городу люди, не должен был покидать Одессу.
А для того, чтобы это, не дай Бог, не произошло, для того, чтобы весь «контингент, НЕ подлежащий эвакуации» не начал вдруг ни с того сего бежать, город был … закрыт.
Закрыт? Но как возможно закрыть целый город?
Оказывается, возможно.
Одессу в данном случае подвело ее особое географическое положение: «прижатость» к морю, с одной стороны, и непосредственная близость к Румынии, с другой.
Для того чтобы выехать из города в те дни существовало три пути.
Первый, самый естественный для Одессы, морской. Второй сухопутный железнодорожный и третий, тоже сухопутный, гужевой.
Первые два пути, морской и железнодорожный, полностью контролировались властями, и могли быть использованы только людьми, обеспеченными эвакоталонами.
Но Одесса не была бы Одессой, если бы люди, не получившие эвакоталоны официально, не могли бы каким-то образом «добыть» их неофициально. «Достать», например, если были в наличие влиятельные (очень влиятельные!) знакомые или родственники, или, еще проще, «купить» за большие (очень большие!) деньги у ответственных партийно-советских работников, поскольку эти ответственные работники, ведавшие распределением талонов, даже во время войны не забывали о собственной выгоде.
Но, как уже было сказано, «нужные» городу, не имели права оставить свои рабочие места, а, посему, даже наличие эвакоталонов их не спасало. А «балласт» чаще всего не имел ни влиятельных знакомых и родственников, ни денег, и ему оставалась только гужевая дорога.
Одна единственная, кстати, гужевая дорога - на Николаев, так как все остальные - Тираспольская, Белгород-Днестровская и Киевская - были уже отрезаны.
По этой гужевой дороге, все 120 километров до Николаева, «балласт» должен был пройти пешком или, в лучшем случае, проехать на грузовике, или на телеге.
Но для того, чтобы втиснуться на грузовик, тоже нужны были эвакоталоны, а для того, чтобы купить лошадь и телегу, тоже нужны были деньги. Так что, оставалась одна возможность - идти пешком.
Этот путь могли осилить только молодые и здоровые люди, а наши традиционные еврейские семьи включали три, а то и четыре поколения - и бабушек, и прабабушек, и малых детей. Да и двинуться с места они должны были, практически, без мужчин - мужчины призывного возраста ушли на фронт, пожилые были призваны в народное ополчение, а юноши-допризывники, как «молодежь, годная для военной службы» были уже эвакуированы. Без своих мужчин, мужей, отцов и сыновей, без своих мальчишек, увезенных неведомо куда, многие семьи не могли, не решались сдвинуться с места. Боялись превратиться в беженцев, остаться без крыши над головой, без адреса, боялись затеряться в этом месиве войны, потерять связь с родными и близкими.
Но власти, как видно, мало заботил вопрос, может, или не может «балласт» осилить пеший поход на Николаев.
Главное было, как раз, не допустить его это сделать: предотвратить повальное бегство из города и исключить наводнение «балластом» тыла, страдавшего и без этого от недостатка жилья и продуктов питания.
Вот так и случилось, что единственная гужевая дорога на Николаев была перекрыта.
В начале дороги на выезде из города был установлен Контрольно-пропускной пункт, или, как называли его одесситы, КПП. И каждый, желавший покинуть город – пешком, на подводе или на грузовике, вынужден был пройти через КПП и предъявлять дежурившим там бойцам НКВД документы, в первую очередь, ПАСПОРТ.
Паспорт! Паспорт! «Серпастый и молоткастый советский ПАСПОРТ», который Владимир Маяковский с такой гордостью вынимал «из широких штанин» - именно он, этот паспорт стал еще одним фактором, оказавшим влияние на эвакуацию.
Паспорт, кстати сказать, как удостоверение личности, использовался с давних времен. В Европе его когда-то должны были предъявлять мореплаватели для получения разрешения на проход в гавань (итал.: «пасса» и «порт»). В России во времена Петра I действовало специальное Уложение, в котором указывалось, что «буде кто поедет в другое государство без проезжей грамоты для измены или какого другого дурна, то того сыскивать крепко и казнити смертию».
Большевики в 1917-м вознамерились построить «новый мир» и, прежде всего, поломали «старый», устранив, среди прочего и паспорта. Вместо них были введены вначале некие «Трудовые книжки», а затем провизорные «Удостоверения личности».
Но в 1932-м, когда строительство «нового мира» было уже в общих чертах закончено, решено было вернуться к паспортам, и 27 декабря 1932 года вышло строго секретное постановление № 57/1917: «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов».
С этого дня все прежние удостоверения были отменены, и единственным документом, удостоверяющим личность, стал ПАСПОРТ, который должен был быть прописан (зарегистрирован!) в отделении милиции.
Прописка требовалась не только для всех постоянных жителей населенного пункта, но и для тех, кто прибывал в него даже на короткое время. Каждый прибывший должен был в течение 24 часов лично явиться в милицию, предъявить свой паспорт и прописаться. Аналогичным образом он должен был поступить, выбывая: явиться, предъявить паспорт и выписаться.
Введение единой паспортной системы и обязательная прописка паспортов позволили установить невиданный в истории тотальный надзор за населением. Каждый человек был известен, каждый, что называется, был «на крючке», и в любую минуту мог быть обнаружен.
Мы не будем здесь останавливаться на всех «прелестях» уникальной сталинской паспортной системы, ставшей в какой-то мере прототипом режима «Старшего Брата» из антиутопии Джоджа Оруэлла «1984». Отметим лишь, что эта система в своей неограниченной власти позволяла диктовать свободным, якобы, гражданам страны – селянам и горожанам - место их проживания.
Так, сотни городов и населенных пунктов страны были объявлены «режимными».
Знаете ли вы, что на советском «новоязе» значит «режимный» город?
Режимные города были, прежде всего, «закрыты» для проживания целого ряда опасных для власти групп населения: бывших купцов и бывших домовладельцев, священнослужителей, кулаков, реэмигрантов, прибывших из-за границы без разрешения, ссыльных, завершивших назначенный им срок ссылки, заключенных, отбывших свое наказание и многих-многих других.
В паспорте, выдаваемом заключенным при освобождении, с 1940 года ставили штамп: « Выдан на основании ст. 38 (39) положения о паспортах».
Этого штампа было достаточно. С таким штампом путь в родной город был закрыт навеки, и отбывший свое наказание заключенный вынужден был скитаться по стране, без крыши над головой, без работы, под постоянным страхом нового ареста.
Режимными, в первую очередь, были объявлены несколько городов: Москва, Ленинград, Киев, Минск, Харьков и Одесса. В дальнейшем круг таких городов был расширен, и вопрос прописки паспортов в них стоял особенно остро, а с началом войны еще более усложнился. И люди опасные для власти вряд ли могли иметь в своем распоряжении прописанный по всем правилам паспорт. Так что проверка паспортов на установленном на выезде из Одессы Контрольно-пропускном пункте была исключительно эффективной.
Официальной целью такой проверки было «вылавливание» засланных в город немецких шпионов и диверсантов.
Хотя вряд ли, конечно, такие, засланные, немецкие шпионы и диверсанты стремились бы почему-то покинуть Одессу, да еще пройдя проверку паспортов на КПП?!
Так что основными проверяемыми и вылавливаемыми были как раз эти, «НЕ подлежащие эвакуации» самостоятельные беженцы.
Как «нужные» городу, так и «балласт».
И именно у них так тщательно проверялись документы – паспорта и различного рода справки и разрешения. И тех, кто не имел таких справок и разрешений, прямо с КПП под конвоем отправляли в милицию.
Туда же уводили и тех, в чьем паспорте отсутствовала прописка, или он был «замаран» штампом об отбытии тюремного заключения.
Иной раз, правда, поводы задержания беженцев на КПП были совсем смехотворные: странная с немецким звучанием фамилия, «богатая» одежда, новый чемодан, иностранного фасона мягкая шляпа, пенсне на носу…
Так что люди, понимавшие, что их паспорт «не в порядке», и заведомо знавшие, что с таким паспортом, да еще без необходимых справок и разрешений им через КПП не пройти, предпочитали не рисковать и даже не пытаться.
Время было военное, и разговор короткий.
Проверка паспортов на КПП. Одесса, 1941
Итак, с одной стороны - постановление о «контингенте, подлежащем эвакуации» и эвакоталоны, с другой - указ о запрещении самовольного ухода с работы и заслон в виде КПП.
Одесса превратилась в настоящую Мышеловку.
Советская власть по своему желанию с помощью эвакоталонов открывала ее дверцу, а с помощью проверки паспортов на КПП - захлопывала ее.
Ну чем не Автоматизированная Система Управления Мышеловкой?
Или, как сказали бы сегодня, «АСУ мышеловки».
Оговоримся, речь здесь идет конкретно об Одессе.
И хотя постановление о «контингенте, подлежащем эвакуации» и указ о запрещении самовольного ухода с работы касались всей страны, не следует делать обобщений. В каждом городе, в каждом районе, видимо, было по-разному, в зависимости от конкретных условий: географического положения, состава населения, сроков, отпущенных на эвакуацию…
Но в Одессе это было так.
«АСУ мышеловки» сыграла свою роковую роль в судьбе евреев Одессы и в нашей личной судьбе.
Вот вам и ответ на то безжалостное обвинение, всю нашу жизнь бичом свистевшее в ушах: «Кто хотел, тот уехал!».
Вот вам и причина того, что из 200 тысяч евреев Одессы только 40 тысяч были эвакуированы, а 160 тысяч, входивших в «контингент, НЕ подлежащий эвакуации», остались в городе на смерть.
