Продолжая работать с обобщенной базой данных "Мемориал" было установлено, что концлагерь Индепенденца № 3, который располагался на территории Румынии, на территории Бессарабии имел много рабочих команд, в которых в качестве рабочей силы использовался труд военопленных.
Развязав войну, нацисты и их сподвижники приступили к планомерному уничтожению советских людей, и прежде всего военнопленных. Страшная участь ждала тех воинов, кто оказался в силу разных обстоятельств, в плену. Их ждала мучительная смерть от голода, холода, работы до изнеможения, болезней, расстрелов на пеших маршах, массовых казней. В немецком плену погибло 57% советских военнопленных. Рабский физический труд, скотские условия отразились на здоровье тех военнопленных и интернированных, кому суждено было выжить и вернуться на Родину. Зверским отношением к военнопленным отличались не только немецкие войска, но и полевые части их союзников, действовавшей на южном театре военных действий.
В период войны фашисты и их союзники создали на территории Бессарабии и Румынии 17 лагерей для военнопленных. Советские военнопленные, по данным румынской стороны, содержались в 13 из них- №1 «Слободзия», № 2 «Фельдиора», № 3 «Индепенденца», № 4 «Васлуй», № 5 «Тигина», № 6 «Калафат», № 7 «Будешты», № 8 «Болград», № 9 «Вулкан», № 10 «Корбени», № 12 «Майя», № 16 «Индепенденца»,№ 17 «Тимишоара».
По данным румынской стороны в этих лагерях умерло 5221 советских военнопленных. Однако по данным Чрезвычайной государственной комиссии (ЧГК) по расследованию злодеяний оккупантов, созданной в январе 1945 года, становиться очевидным то, что данные, представленные румынской стороной, были явно занижены.
На территории Румынии действовал лагерь военнопленных №3 Индепенденца уезда Ковурлуй. рабочие команды и филиалы которого были расположены по всей Измаильской области. Основным контингентом лагеря были советские военнопленные, захваченные в плен на территории области, а также при обороне Одессы и Крыма. По данным базы ОБД «Мемориал», только в районе Аккермана (г. Б-Днестровский) и населенных пунктов Лиманского и Староказацкого районов, в июле 1941 года в плен попало более 300 бойцов 25-й Чапаевской дивизии, последней отступавшей от границы.
Всего в лагере и его рабочих командах находилось более 5000 военнопленных и мирных граждан. Пленных заставляли выполнять каторжную работу. Заключенных подвергали пыткам, избиениям, издевательствам, часто приводившим к смертельному исходу. Заключенные умирали от непосильного труда, голода, болезней и других лишений.
О том, какой ад на самом деле стоял в лагере Индепенденца, рассказал один из его узников — Дм. Левадский. Плененный в июле 1941 г. под Березовкой немцами, он был доставлен в сборный пункт под Кишиневом, оттуда, в августе, в Яссы, а в октябре — в пересыльный лагерь в Индепенденцу (сначала в карантин, а потом в основной лагерь), причем во всех трех случаях лагеря охранялись немцами.
«Сущность понятия „пересыльный“ лагерь мы быстро поняли: здесь нас никто не избивал и, тем более, специально не убивал, но невероятные условия, которые ожидали нас, вызвали зимой 1941–1942 г. большую смертность среди военнопленных, что позволило приравнять этот лагерь к „лагерям уничтожения врагов третьего рейха“. С такими местами многим из нас тоже предстояло познакомиться. А в этом лагере все было предельно просто: тебя не убьют — ты умрешь сам. Если выживешь — твое счастье, а если нет — таков твой рок. Изменить эти условия мы не могли.
Первое время, около месяца, нас держали в „карантине“: в огромном высоком бараке без окон и дверей. Похоже, что это помещение использовалось ранее для хранения сена или соломы. Снаружи барак опоясывала колючая проволока. Нами никто не „управлял“, мы были никому не нужны и могли всласть валяться на земле и балагурить. Но вскоре жизнь в бараке сделалась пыткой.
Наступил ноябрь, а с ним пришли холода. Эта зима обещала быть морозной даже на самом юге Румынии. Барак насквозь продувался — ворот не было. Внутри барака сперва образовались ледяные сосульки, а затем и настоящие айсберги. Холод стал вторым врагом после голода. Согреться можно было только прыганьем, но на это не хватало сил — мы постепенно превращались в дистрофиков. Рацион ухудшался и уменьшался с каждым днем. У многих появились желудочно-кишечные заболевания. Другим грозил конец от воспаления легких. Развились фурункулез, сыпь, различные флегмоны, кровавый понос, чахотка — все не перечислить. С наступлением морозов начались обморожения конечностей. Как ни странно, но косившую всех смерть большинство встретило спокойно, как должное: не надо было попадать сюда!
В середине ноября, когда нас становилось все меньше и меньше, и жить из-за наступивших морозов стало совсем невозможно, нас перевели в основной лагерь, посчитав, что карантин свое дело сделал…
Бараки в основном лагере были деревянными, одноэтажными, небольшими. В них обычно размещалось не более 100 человек, но с каждым днем живых становилось все меньше. На дощатом полу лежали стружки и опилки, на которых мы спали. На день полагалось эти стружки сгребать в угол, чтобы не ходить ногами „по кровати“.
Узнали еще одного врага — тифозную вошь. Это было ужасно: за короткое время противные твари расплодились в таком количестве, что куча стружек в углу барака шевелилась. Создавалось впечатление, что в куче больше вшей, чем стружек. За ночь мы по многу раз вставали, выходили из барака на улицу, сдергивали с себя одежду и с остервенением вытряхивали кровососущих тварей на снег, но их было столько, что сразу избавиться от них мы, естественно, не могли. Поэтому приступали ко второму этапу очищения: мы долго и настойчиво давили теперь тех, что попрятались в швах белья и одежды. Так продолжалось каждую ночь, но такую роскошь могли себе позволить не все, а только те, у кого еще оставались силы, и не наступило полное безразличие ко всему с одним лишь ожиданием смерти-избавительницы. У тех, кто надеялся обеспечить себе спокойную ночь, на „вошебойку“ полностью уходило дневное время.
Температура воздуха в бараках — уличная. Мы погибали от холода, а насекомые были настолько живучи, что казалось — они совсем не боятся мороза. Это мы согревали их своим телом, отдавая последнее тепло.
К нам вплотную подобрался сыпной тиф. Уже метались люди в горячке, а мы не понимали, что это за болезнь. Думали — простуда или воспаление легких, или что-нибудь еще. По молодости лет мы не сталкивались с сыпным тифом…
Спали мы на полу, на стружках, вповалку рядами, тесно прижавшись друг к другу для тепла. Утром проснешься, а сосед уже „стучит“ — за ночь умер и к утру окостенел. Каждую ночь смерть забирала чьи-нибудь жизни. Утром мы выносили тела умерших и складывали их в водосточной канаве, идущей вдоль барака. Там трупы копились в течение недели, высота таких „могил“ достигала окон барака.
Трупы обычно раздевали — одежда нужна живым… Раз в неделю накопившиеся вдоль бараков тела мы должны были относить метров за 100 в сторону и укладывать рядами друг на друга в специально вырытые траншеи. Каждый ряд посыпался хлорной известью, а затем клали следующий ряд, и так продолжалось всю зиму… А, в общем, мы настолько привыкли к лежащим вокруг бараков обнаженным телам соотечественников, что перетаскивание трупов казалось рядовой работой, и конец всем ясен. К чему эмоции?».
Уже одна эта цитата заставляет серьезно усомниться в полной достоверности декларированной и сравнительно благополучной смертности среди советских военнопленных в Румынии, которую декларировали их правители. «Подозрения» перерастают в уверенность после знакомства с некоторыми документами Красной Армии, освобождавшей Румынию.
Так, в «Акте о злодеяниях немецко-румынских фашистских захватчиков в лагере советских военнопленных говорится «За малейшее нарушение, военнопленных наказывали „карцером“ на 2–3 суток (карцер состоял из ящика наподобие шкафа площадью на одного человека с окошками), человек от изнурения выл как животное, каждый проходящий жандарм бил его палкой.
Бежавшие из лагеря задерживались, подвергались избиению, в одном случае одноразово по 40 дубинок по голому телу, после чего заключались в сырой подвал на 20 суток, а впоследствии предавались суду и осуждались на каторжные работы или к расстрелу»
Советские военнопленные в Румынии активно привлекались к принудительному труду в рабочих командах. Они работали в сельском хозяйстве, в строительстве и на железных дорогах.
Об условиях их трудового использования повествует вышеупомянутый «Акт»: «Советские военнопленные, раздетые, голодные, истощенные и больные работали по 12–14 часов в сутки. Отстающие в работе подвергались избиению дубинками (палками). Советские люди работали на холоде без обуви и одежды, приспосабливали себе обувь из соломы, для отепления тела под рубаху набирали солому. Жандарм, заметивший это, соломенную обувь отбирал, солому из рубахи вытряхивал, а военнопленного избивал дубинками… За невыход на работу больные военнопленные заключались в подвал на 10–20 суток без права выхода на воздух и выдачей 150 грамм хлеба и воды на сутки».
Особенным издевательствам подвергались евреи: они содержались отдельно, и над ними, как сказано в документе, «не было предела издевательств». Одного военнопленного администрация лагеря признала за еврея и утопила в уборной.
Основным нашим источником поиска фамилий военнопленных, погибших на территории Измаильской области, стали документы Чрезвычайной государственной комиссии по Измаильской области и данные базы ОБД «Мемориал». В ходе обработки многочисленных материалов только по Тарутинскому району мною установлены имена воинов, умерших в рабочих командах лагеря №3 Индепенденца уезда Ковурлуй.
и захороненных на сельском кладбище села Малу - Мик
