СЛОВАКИ — ГЕРОИ ОДЕССКОГО ПОДПОЛЬЯ
Писать об отважных требует история.
Тем более, если большинство из них погибло за правое дело.
Сейчас, спустя 20 лет, об этих отважных напомнил документ, случайно найденный летом этого года. Собственно говоря, это был список словаков, перешедших с оружием в руках на сторону партизан Объединенного отряда в Одессе, а после соединения с частями Советской Армии откомандированных в распоряжение чехословацкой миссии в Москве. Документ был датирован апрелем 1944 года и содержал имена 160 словацких солдат и офицеров.
Вскоре выяснилось, что этот список, сохранявшийся в бумагах генерала в отставке А. Н. Асмолова, который в свое время был начальником штаба партизанского движения при 3-м Украинском фронте и таким образом был связан с подпольем Одессы, оказался единственным реальным свидетельством пребывания словаков в Одессе.
Словацкая воинская часть, находившаяся в Одессе, являлась тылом 1-й запасной дивизии, которую фашисты с насмешкой называли «дивизия — быстро домой». Предательское фашистское правительство Словакии послало солдат этой дивизии на братоубийственную войну против Советского Союза. Словаки с самого начала не скрывали, что они не хотят воевать, оказывали помощь населению оккупированных районов, а там, где представлялась возможность, — на Кавказе, на Кубани и в Крыму,— они переходили на сторону Советской Армии. Стечение обстоятельств было таково, что 26 октября 1943 года, когда остатки дивизии «быстро домой» в количестве 2 тысяч солдат в районе Мелитополя перешли на сторону Советской Армии, тылы дивизии были переброшены из Кривого Рога в Одессу.
Скупые строки документов говорят о том, что словаки сразу же установили связь с антифашистским подпольем города, оказывали ему помощь продовольствием, машинами, отдавали в распоряжение партизан радиостанцию, выполняли роль связных. Их сотрудничество с партизанами было настолько явным, что фашистский комендант города отдал приказ об отправке словацкой части в Тирасполь. После переговоров со штабом «подземной республики» словаки в тот же день спустились в катакомбы. Фашисты объявили их вне закона. С этой минуты каждый словак был осужден на смерть. В условиях подполья словаки выполняли ответственные задания. Так как они были лучше вооружены, им доверялась охрана входов в катакомбы. Они участвовали в налетах на гарнизон СС в Кривой Балке, защищали дома на Картамышевской улице, в ночь накануне освобождения города преследовали отступающих фашистов.
Вот это — помимо нескольких незначительных эпизодов, помимо имени сержанта Кончетти — организатора перехода словаков в катакомбы, помимо списка оружия, которое они принесли с собой, — это было все, что мы о них знали.
История оказалась скупой не только на факты, она была последовательно анонимной. Это и понятно. Время, когда было хорошо известно, кто совершил ту или иную операцию, было военное. Назвать тогда имена бойцов означало, что их семьи в оккупированной Словакии будут подвергаться преследованиям. Ну, а позднее? Словаки-«одесситы» были зачислены в 3-ю бригаду Чехословацкого корпуса в СССР, сражались в Карпатских горах, их высаживали с десантом во вражеском тылу, и, конечно, большинство из них погибло. Небольшой эпизод великой войны был забыт.
И только найденный сейчас список давал возможность обнародовать боевые дела и имена людей, совершавших их, разыскать новые факты. Возникло сомнение: а помнят ли еще в Одессе словаков? Может быть, горсточка наших бойцов промелькнула в истории города, как легкая тень? Но Одесса превзошла все ожидания. Люди, которых я разыскал, глубоко в сердцах своих сохранили память о солдатах, которые поддержали их в легендарной борьбе. Это были искренние, ничем не "запятнанные воспоминания о днях героической борьбы. Эти люди помнят словацкие песни, сохранили письма, помнят имена: Ян, Мартин, Густав, Ондрей. Меня познакомили со старым каменотесом Павлом Горой из Кривой Балки — бывшим проводником словаков в подполье. Он показал мне места, где размещались словаки. С удивлением смотрел я на стены катакомб со словацкими надписями.
В другом месте я видел рисунки ныне покойного художника Бирюкова. Он увековечил память самых отважных борцов одесского подполья, в том числе и словаков. Одного из них звали Каич или Лаич. В тот день, когда словаков объявили вне закона, он должен был передать в центральную часть катакомб срочное сообщение. Фашисты схватили его, разоружили и вели под конвоем. Тогда он решился на отчаянный шаг. Бросился на землю и одновременно бросил в ноги конвоирам гранату, которую прятал под одеждой. Взрыв, стопы. Окровавленный, но оставшийся в живых солдат бросил вызов смерти. Ему удалось уйти от преследования и передать сообщение.
На другом рисунке был изображен смуглый сержант с усиками. Это был единственный словак, имя которого было известно. Но фамилия его — Кончетти — звучала странно и по-словацки и по-русски, скорее всего это была искаженная русская транскрипция. Еще осенью 1943 года Кончетти первым установил связь с подпольем города. Позднее он организовал «эскорт» для парашютиста командира подполья Авдеева-Черноморского. Тот прошел по городу в окружении патрульных солдат, вооруженных штыками. В действительности же солдаты-словаки его охраняли. В день массового перехода к партизанам Кончетти выстроил часть, торжественно зачитал текст партизанской присяги, которая заканчивалась словами: «Смерть немецким оккупантам!» — и спустился в катакомбы. Штаб партизанского подполья доверил ему, младшему командиру, командование отдельной словацкой частью, хотя в ее рядах были и офицеры. Кончетти был ранен в грудь в ночь накануне освобождения и позднее скончался.
После долгих поисков я отыскал на Картамышевской улице место, где 20 лет назад сражались словаки. Очень милые люди разыскали по соседству старушку, которая здесь в то время жила: «Как же мне не помнить ваших солдат! Ведь они обороняли наш дом до той минуты, пока мы не спустились в катакомбы. Ваши отступили лишь тогда, когда дом уже загорелся и во двор ворвались фашисты. Если бы не ваши, фашисты нас всех поубивали бы. Им стало известно, что в нашем доме имеется тайный вход в катакомбы».
Но самый большой сюрприз ожидал меня в областном комитете партии. Оказалось, что группа добровольцев, бывших офицеров, работает над историей Одессы в дни войны, тем самым они освещают и участие словаков в героической подпольной борьбе. Полковник запаса В. Ф. Егоров уже собрал и изучил обширный материал, записал воспоминания десятков людей и терпеливо, как мозаику, воссоздал картину борьбы словаков в одесском подполье и уточнил их роль в этой борьбе. Уже найден первый рапорт работниц джутовой фабрики подпольному штабу о том, что в город прибыли словаки. В рапорте подчеркивалось, что «словаки нам симпатизируют». Были найдены и другие документы, которые позволили установить, что в районе Кривой Балки сражались 88 словаков, а в центральных катакомбах — 68.
Другой документ отчасти удостоверял личность сержанта Кончетти: «Родился 3. X. 1919 года в Кунове, район Веница. Трижды был разжалован. Сагитировал 45 словаков». К сожалению, в Словакии нет города Веница — ни областного, ни районного.
В результате поездки в Одессу мною была написана серия очерков, которые месяц тому назад были опубликованы в чехословацкой газете «Правда». Скромность автора не позволяет мне подробно написать о том, какие отклики вызвали эти очерки. Мне писали родители и близкие тех, кто погиб, писали те, кто знал героев очерков, писали и совершенно незнакомые люди, которые слышали об Одессе. Трогательное письмо прислала мать сержанта Кончетти: «С волнением читала я о борьбе словаков в Одессе. Сердечная Вам благодарность. Право, я уверена, что речь идет о нашем сыне Мишо Кончитом. Все сходится. За то, что он перешел на сторону русских партизан, мне перестали платить пенсию, которую я получала как вдова. Я должна была вернуть все деньги. Кроме того, в армию забрали второго сына Яна Кончитого. Но и Ян бежал, фашистам удалось его схватить, и его бросили в концлагерь. Он вернулся в ужасном состоянии. Сейчас он председатель нашего местного национального комитета. Погибший Мишо с детских лет работал по дому. Потом он учился на кузнеца и уже мог работать подмастерьем, по я овдовела, у нас не было денег, и ему пришлось вернуться домой — работать в маленьком хозяйстве. В последний раз мы видели его в 1942 году. С детских лет он был бесстрашен. И я счастлива, что там, в Одессе, он был такой смелый. Мы знали, что он погиб. Но лишь теперь нам стали известны подробности, жаль, что так поздно. Прошу Вас, сообщите в Одессу, что его звали не Кончетти, а Михал Кончитый, что он из Кунова у Сеницы в Словакии».
Написали и некоторые непосредственные участники этих событий. Прежде всего, отыскался солдат, бросивший в ноги фашистскому патрулю гранату. Он живет в шахтерском городе Гандлова, до последнего времени исполнял обязанности председателя местного национального комитета. Зовут его Людовит Лаучик.
Йозеф Ганак из Чахтице узнал себя на портрете художника Бирюкова, который также был опубликован в газете. Это он, тот неизвестный шофер, который вез в катакомбы машину хлеба. У одного из входов в катакомбы его окружили фашисты, но он не растерялся, выжал газ, прорвал цепь фашистов, вооруженных автоматами, и на бешеной скорости добрался до другого входа, где и сгрузил хлеб.
Написал и шофер-коммунист Йозеф Филип из Глиника. «Я был очень взволнован, прочитав о нас в газете, о том, как мы с оружием в руках из фашистской армии перешли на сторону советских партизан»,— так начиналось его письмо. В нем он сообщил нам, что в то время был пекарем, но гестапо арестовало его за связь с партизанами. Ему удалось бежать, и потом он пек хлеб для подпольщиков, а после освобождения Одессы был награжден. Он прислал список тех товарищей по оружию, которых помнил. В этом потрясающем документе часто встречаются слова: «погиб» и «пропал без вести».