Газета партии Серафима Урекяна “Альянс” (№№ 15 и 16, 2010 г.) перепечатала обширный материал под названием “Одесса при румынах. Записки одессита” (http://baza.md/index.php?newsid=632) . Надо отметить, что это не первый материал в партийной газете Альянса “Наша Молдова” (АМН), пытающийся обелить преступления румынских фашистов. “Коммерсант Plus” даже вступал с этим изданием в дискуссию по поводу идеолога нацизма и антисемитизма румынского политика Октавиана Гоги, стоявшего у истоков массовых преступлений против человечества, известного во всем мире под названием Холокост. Газета высказывала справедливое возмущение тем фактом, что имя этого преступника носит одна из улиц молдавской столицы. Налицо новая попытка газеты партии Серафима Урекяна нанести “политический макияж” на облик безжалостных убийц. Иначе как усилиями по реабилитации преступлений фашистской Румынии на оккупированных территориях и реваншизмом нацизма подобные публикации назвать трудно.
Следует подчеркнуть, что весь пафос статьи направлен в адрес непросвещённого читателя. Любой человек, мало-мальски знакомый с историей, без труда найдёт в публикации множество недоговорок, манипуляций сознанием читателя и, наконец, массу фальсификаций, т.е., по-простому, откровенной брехни.
Вот, например, текст о “боевых подвигах” румынской армии: “Территорию до Буга румыны вместе с немцами легко заняли к началу августа 1941 года…”. Отчего же в статье ни разу не упоминается о дате, когда оккупанты вошли в Одессу – 16 октября? Почему не подчёркивается, что Красная армия вынуждена была прекратить оборону Одессы только тогда, когда возникла реальная угроза потери Крыма? Если бы не “крымский фактор”, ещё неизвестно, как повернулись бы события. “Лёгкость”, с которой румыны занимали те или иные территории – это тысячи жертв со стороны обеих воюющих сторон, а так же со стороны мирного населения. Об этом в статье тоже не упоминается.
Когда советские войска вынуждены были прекратить оборону Одессы, власти обратились к населению города с воззванием. Вот как об этом пишет “Альянс”: “Уходя, коммунисты разбросали листовки, содержание которых может быть охарактеризовано как феноменальная наглость”.
Что же “феноменально наглого” было в этих листовках? В них граждане Одессы призывались “не складывать ни на минуту оружие в борьбе против румыно-немецких оккупантов”. И далее: “Беспощадно расправляйтесь с захватчиками, бейте их на каждом шагу, преследуйте их по пятам, уничтожайте их, как подлых псов. Пусть в каждом дворе и улице, на больших и малых дорогах врага подстерегает смерть”. Призыв к сопротивлению врагу нынешние реваншисты называют “наглостью”. К чему подготавливают такие заявления сознание читателей?
Автор статьи в “Альянсе” не мог не похвалиться тем, что “Одесса была самой большой добычей Румынии за всю историю существования”. О том, что Одесса никогда не стала бы румынской “добычей” без помощи гитлеровской военной машины, в статье скромно умалчивается. Вообще, в статье выпячивает роль фашистской Румынии в тех местах, где автор считает уместным её похвалить. Когда же без критики совсем невозможно обойтись, то виноватой оказывается фашистская Германия. Впрочем, за свою непродолжительную 150-летнюю историю Румыния умудрялась неоднократно предавать своих союзников, нарушать многие международные договорённости.
Из статьи мы узнаём, что диктатор Антонеску “долго подбирал кандидатуру на пост мэра Одессы”. Выбор пал на Германа Пынтю, бывшего поручика российской царской армии. Во времена недолгого существования Молдавской Демократической Республики был депутатом Сфатул Цэрий, занимал должность военного министра МДР. В 1923, затем в 1927-1928 и в 1932 годах занимал должность примара Кишинёва. Умер в Румынии (в статье указаны две даты его смерти – в 1967, а в другом месте статьи – в 1968 году) в возрасте 72-73 лет “при загадочных обстоятельствах” – во время утреннего кофепития. Наряду с некоторыми активными деятелями фашистской Румынии, его именем названа улица в Кишинёве.
Автор статьи в “Альянсе” пытается создать образ благородного и просвещённого городского головы Одессы. Среди его “подвигов” на ниве управления оккупированным городом числится и попытка ввести запрет на лузгание семечек (как это похоже на современную борьбу со шлагбаумами!).
Скрыть многочисленное массовое убийство мирного населения Одессы невозможно. Поэтому автор статьи пытается оправдать их, передёргивая факты, замалчивая то, что давно известно историкам всего мира.
Румыны “стремительно” вошли в Одессу 16 октября – лишь через сутки после того, как город полностью покинули советские войска, отход которых прикрывали отдельные группы партизан. Румыны, поняв, что они боялись войти в практически незащищённый город, жестоко отомстили за свою трусость.
И начался оккупационный «рай». В самой Одессе уже на следующий день после ее занятия румынами, 17 октября, были расстреляны и повешены около четырех тысяч одесситов – в основном мужчин. На Привокзальной площади и Куликовом поле на фонарных столбах несколько дней качались повешенные. Тысячи людей в первые же дни оккупации были арестованы и согнаны вместе с пленными в артиллерийские склады на Люстдорфской дороге.
Вспоминает коренной одессит Яков Исаевич: “Уже на следующий день Александровский проспект был превращен в страшную виселицу: между деревьями были переброшены доски, на которых качались сотни повешенных. Народ, стоявший там же, в очередях на обязательную регистрацию у новых властей, часами наблюдал этот ужас. Так одесситам показывали, что их ждет в случае неповиновения. Одесса подверглась небывалому террору – мужское население еврейской национальности выводили из домов и загоняли на пороховые склады. Стариков, женщин, детей – всех расстреливали. Утром 18-го мы вышли к Александровскому садику, который был превращен в огромную виселицу. Там были повешены сотни маленьких еврейских детей. Меня возмущает, что память погибших предана, а фашизм и махровый национализм продолжают существовать. Война не окончилась, она будет продолжаться до тех пор, пока на земле существуют люди, пропагандирующие фашизм”.
Автор статьи “Одесса при румынах” пишет: “У нас очень много любят говорить о том, сколько уничтожили немцы, но никогда не говорят, что огромное количество подобных акций было ответом на действия спецбригад НКВД” (так автор именует партизанские отряды). Обратите внимание на шулерский ход автора статьи – “уничтожили немцы” – словно румыны здесь совсем не при чём. К тому же, партизаны уничтожали военных, а “ответные акции” оккупантов были направлены исключительно против мирного населения. Ответить достойно “спецбригадам НКВД” у захватчиков была кишка тонка. Поэтому их бессильная злоба направлялась на жителей Одессы.
В обращениях к армии король Михай и военный диктатор Антонеску объявили войну против СССР «священной». Солдатам было сказано, что они выполняют историческую миссию «освобождения своих братьев», защищают «церковь и европейскую цивилизацию” от большевизма. Из королевской Румынии на захваченные территории были направлены тысячи гражданских и военных чиновников, полицейских и жандармов.
Уничтожение арестованных и пленных продолжалось в Одессе практически все дни оккупации. Людей морили голодом, расстреливали, гнали на тяжелые работы, заживо сжигали и заливали зимой водой, заставляя спать в ледяных лужах на бетонном полу. Некоторыми казнями лично руководил городской голова – “благородный и просвещённый” Герман Пынтя.
22 октября 1941 подпольщики с помощью радиоуправляемой бомбы взорвали здание румынской комендатуры на Маразлиевской улице (Энгельса). В тот день погибло, по разным данным, от 60 до 250 немецких и румынских солдат и офицеров, в том числе комендант города, генерал Глугояну. Немедленно в качестве ответной меры было убито более 5 тыс. человек, большинство из которых были евреи.
«За каждого офицера или штатского чиновника-германца или румына по 200 большевиков, а за каждого солдата германца или румына по 100 большевиков. Взяты заложники, которые в случае повторения подобных актов будут расстреляны совместно с их семьями», — говорилось в обращении командующего румынскими войсками генерала Гинерару и начальника военной полиции подполковника Никулеску, выполнявших прямое указание Антонеску.
Автор статьи пространно пишет об этой акции одесских подпольщиков. Якобы все знали, что здание заминировано. По словам автора, одесситы чуть ли не толпами приходили к румынам и предупреждали их об опасности. Однако, ни немцы, ни румыны на “предупреждения одесситов” почему-то не обратили никакого внимания. 22 октября был устроен банкет, во время которого и раздался взрыв, уничтоживший несколько десятков оккупантов.
Автор статьи, перепечатанной газетой, принадлежащей партии Серафима Урекяна, пишет: “Румыны и немцы на следующий день устроили акцию возмездия, расстреляв и повесив довольно много народу, но вот сколько – сказать нельзя”.
Отчего же нельзя? Почему автор вдруг так заскромничал в описании “подвигов доблестной румынской армии”? Имеются документальные свидетельства содеянного ими.
С первых же дней оккупационные власти стали сгонять жителей Одессы, в основном евреев, в помещения пороховых (артиллерийских) складов. Вскоре после взрыва комендатуры большинство людей, собранных на пороховых складах расстреляли, оставшихся сожгли живьем. Тогда же 5 тыс. человек сожгли в бараках у села Дальник. Несколько тысяч человек расстреляли.
Из воспоминаний одесситов: “Позднее было установлено, что были заполнены 9 огромных складов. Затем румынские солдаты при помощи шлангов и насосов облили эти склады горючей смесью и подожгли… Это была месть завоевателей за свои чудовищные потери под Одессой. Запах жареного мяса долго носился в окрестностях этого ужасного места. Смрад и гарь стояла ужасная, было подозрение о том, что там сожгли большое количество людей, но этому не хотелось верить. Человеческому рассудку это не поддавалось”.
После освобождения Одессы во рвах близ пороховых складов были обнаружены останки около 28 тысяч человек.
Оставшихся в живых отправили в лагеря в Богдановке и Доманёвке. В начале декабря 1941 г., как свидетельствуют материалы расследования, в село Богдановка прибыл румынский префект подполковник Ионеску. Здесь он приказал местному населению доставить в лагерь печеный хлеб и лично в сопровождении румынского офицера продавал реквизированный хлеб по цене 5 рублей золотом за 500 грамм хлеба. С 20 декабря 1941 г. по 15 января 1942 г. все евреи в Богдановке были расстреляны командой эйнзацгруппен, румынскими солдатами, украинскими полицейскими и немцами-колонистами. К концу декабря в Богдановке находились около 55 тыс. человек. В течение 3,5 недель все они были убиты.
Румынские войска, действуя с эсэсовской айнзацгруппой Д, своей жестокостью, продажностью и вероломством изумляли даже немцев. В своих воспоминаниях Иван Митрофанович Сташек пишет, что румыны относились к военнопленным хуже, чем к скоту. Во время перемещения из лагеря в лагерь их морили голодом, тех, кто не мог идти, добивали штыками или палками. В лагерях людей доводили до смерти изнурительной работой, а за малейшую провинность строго наказывали. Любимым занятием для надзирателей был процесс забивания до смерти заключенных деревянными палками.
Вообще румыны оказались достойными учениками своих немецких хозяев, а во многих случаях превзошли их. Они даже изобрели собственные изуверские меры: марши в зимнюю стужу нагих или закутанных в газеты людей.
А «хозяйственность» румын иногда превосходила все разумные представления о пределах человечности: бывало, они не засыпали землей тех, кого убивали, а продавали трупы местным крестьянам, которые сдирали с них одежду. Могли продать и живых евреев, если находились покупатели. Правда, здесь удивляет и поражает преступная «наивная простота» людей, унизивших себя соучастием в тех страшных злодеяниях.
Всего в Транснистрии (не считая Бессарабии) за время оккупации были убиты и замучены более 300 тысяч евреев. Не случайно сегодня термин «Транснистрия» является одним из символов Холокоста, таким же, как Освенцим или Бухенвальд.
Вспоминает одесситка Людмила Восковых:
“Я попала в гетто 10-летней девочкой. Моего отца сожгли в казармах на Толбухина, а мать расстреляли на моих глазах. Мне удалось убежать из гетто, и меня подобрала болгарская семья. Гетто находилось в селе Куяльник. Нас гнали оттуда сначала в Дальник, а потом в Богдановку. Но я туда, слава Богу, не попала – мне удалось бежать. А в Богдановке всех расселили по баракам и заставили работать по изматывающему графику. Всех больных и тех, кто по каким-то причинам не мог больше работать, сжигали или расстреливали. Когда нас гнали в Богдановку, люди падали на землю от усталости — в таких, не задумываясь, стреляли и шли дальше. Нас ничем не кормили и воды не давали. Кое-кто ухитрялся украдкой сорвать пару морковок или буряк, которые росли на полях вдоль дороги. Но если румыны замечали это, расстреливали тут же. Поэтому даже будучи ранеными, люди пытались бежать. Кому-то это удавалось, кому-то нет. Однако, если кто-то бежал, то всех его родственников арестовывали и отправляли в лагерь, а всех заключенных из его блока убивали.
Конечно, были и среди простых немцев и румын добрые люди, спасавшие евреев, прятавшие, и даже те, кто подкармливал людей в гетто. Но таких людей становилось все меньше – за спасение евреев расстреливали абсолютно всех”.
Около 600 обитателей гетто дожили до освобождения. Несколько сотен евреев пережили оккупацию в самой Одессе; они жили по фальшивым документам, скрывались в одесских катакомбах, некоторых укрывали русские, украинцы, болгары. Евреи участвовали в борьбе одесского подполья, составляли значительную часть бойцов партизанских отрядов, базировавшихся в катакомбах.
«…За 29 месяцев и 27 дней оккупации в Одесской области расстреляны, повешены, сожжены, заживо зарыты в землю… 279 631 человек… Из них детей 22 169 человек… Угнаны в рабство в Румынию и Германию 56 101 человек. При этом Чрезвычайная комиссия отметила, что «не считает окончательной цифрой указанное количество, в особенности по городскому населению», – пишет Яков Маниович, председатель Всеизраильского землячества «Одесса», Почетный гражданин города Одессы.
Страшный счет требовал отмщения.
Автор статьи, перепечатанной газетой “Альянс”, пытается изобразить одесское Сопротивление результатом деятельности небольшой кучки заброшенных в город диверсантов, постоянно враждовавших между собой и в массовом порядке доносивших друг на друга румынам. Однако факты говорят о совершенно противоположной ситуации. Село Нерубайское, где находились катакомбы, в которых располагались штабы и склады партизан, всё время оккупации официально находилось в осадном положении и было зоной ограниченного доступа.
Да и в самой Одессе в постоянном страхе оккупантам жилось несладко. Военным командованием были запрещены всякого рода собрания, процессии, группировки политического характера и всякого рода другие ассоциации без соответствующих на это разрешений местных военных властей. Запрещалось также обсуждать какие то бы ни было, а также комментировать в каком бы то ни было месте и в какой бы то ни было форме, или же распространять сведения (даже если бы они были действительны), или высказывать предположения о военных действиях, о положении и расположении войск или же всякие другие вопросы, связанные с интересами румынской и союзной армии.
Запрещалось движение, остановка на улицах частных лиц более 3-х человек. Комендантский час устанавливался с 31 декабря 1941 года с 22 до 5 часов, а движение между населенными пунктами только днем и только по пропускам префектуры полиции.
Сведения о том, что существует коммунистическое подполье, что оно борется с оккупантами, были для одесситов знаменем, звавшим их на борьбу с ненавистным захватчиком, надеждой на будущее.
Командование гарнизона оккупированной Одессы докладывало в Берлин: «Настроение населения крайне враждебно. Повсюду говорят, что… советские войска перешли в крупное контрнаступление по всему фронту… Распространены выдержки из последнего выступления Сталина. В последнее время широко распространяется среди населения убеждение в том, что советская власть здесь будет скоро восстановлена… Партизаны зачастую как днем, так и ночью появляются в городе. Используя уличные баррикады, разрушенные здания и обломки автомашин, они внезапно нападают на учреждения местных властей, высокопоставленных лиц, чинов полиции и солдат…».
Агенты тайной полиции доносили: «Организация Бадаева связана системой катакомб, протянувшихся на десятки километров, с другими организациями… Разведчики Бадаева находятся как в городе, так и в области… Ущерб, нанесенный нам организацией Бадаева, не поддается учету… Партизаны-катакомбисты представляют собой невидимую коммунистическую армию на оставленных территориях… Они активно действуют в целях выполнения заданий, с которыми оставлены…»
Из радиограмм, отправленных одесскими подпольщиками командованию:
“Румынские власти встревожены. За несколько дней три тяжелые диверсии на железной дороге! Оккупанты принимают меры, село Нерубайское объявлено на осадном положении”.
«Три тысячи румынских солдат прошли пешим строем на Николаев. Мороз 22 градуса. Много отставших и замерзших. Проходящие немецкие части румынам помощи не оказывали”.
“На Новом базаре произошла вооруженная драка между румынскими и немецкими солдатами. Есть убитые и раненые. Случаи взаимной вражды учащаются».
” Все еврейское население изгнано из квартир, люди живут под открытым небом. Погода суровая. Морозы перемежаются снежными бурями. Многие гибнут”.
“Группа Брунина минировала шоссейную дорогу Одесса – Николаев. Подорвана одна машина с живой силой противника. Там же нарушена связь – спилены телеграфные столбы, срезаны провода на протяжении пятисот метров. Одесса объявлена на осадном положении”.
“Городской голова Пынтя заподозрен в сотрудничестве с большевиками. Взят под наблюдение румынской военной разведки”.
Автор статьи “Одесса при румынах” рассказывает читателям о том, каким “благодеянием” для одесситов стала румыно-немецкая оккупация их родного города. Автор утверждает, что жители Одессы много лет ждали “освобождения” от советской власти. “Этот город был слишком богатый, чтобы быть “за революцию”, даже при большом количестве евреев”, – утверждает автор. С приходом в Одессу оккупантов, пишет автор, “в городе была полностью налажена жизнь, открылись сотни ресторанов и кафе, буфетов и забегаловок. Продуктов тьма – страшнейшая радость. На базаре прямо что-то удивительное: колбасы, мясо, масла, фрукты и всё прочее. Конечно, всё страшно дорого, но всё таки… На каждом шагу комиссионные магазины, по улицам ходят нарядные дамы (сильно накрашенные), румыны и немцы”.
Кстати, о сосуществовании румын и немцев. Пережившие оккупацию одесситы вспоминают: “В городе нередко можно было встретить на дверях входа в кафе или бодеги табличку с надписью “Только для немцев”. Эти таблички можно было встретить на вагоне трамвая, на отдельных комнатах вокзала, туалета. У немцев был в городе отдельный клуб – ночное кабаре “Дойче Екке”. Разумеется, вход для румын туда был запрещен. Удивляло и то, что даже уборные они делили на две половины. Одна предназначалась для господ офицеров, другая для немецких солдат”.
О том же, откуда на рынках появилось изобилие продуктов, говорят следующие воспоминания: “Кукуруза в зернах, фасоль, пшено и соя стоили очень дорого в обмен на вещи. Вначале за ручные вещи вообще не спрашивали денег, а говорили – за продукты. Меха и драгоценные украшения, часы, табак и папиросы – все шло на менку хлеба, сала, медикаментов… Этим предложением сразу воспользовались окружающие Одессу немецкие колонисты. Они все устремились на одесский рынок, на парах лошадей и телегах, привозили мешками колхозное зерно, муку, ячменную крупу и меняли, меняли, пока не наберут полную телегу барахла… Пшено и соя – это остатки хлебных сплавов в порту, разгромленные при сдаче Одессы… Приезжали и торгаши из Бессарабии, нещадно грабившие тамошних крестьян. Вскоре было объявлено, что жителям города будет выдаваться по карточкам 200 грамм пшена на человека, вместо хлеба”.
Зимой 1941-42 гг. по карточкам примерно десять раз отпускали в магазинах по месту жительства пшено по 200 грамм на человека. Каша из него хрустела на зубах, так как в пшене было столько песка, что трудно было понять, чего там было больше – пшена или песка. Иногда удавалось продать или обменять что-либо.
Пережившие оккупацию вспоминают, что Одесса выглядела запустевшей и малолюдной: “Коробки многоэтажных домов, разбитых или выгоревших от прежних бомбардировок и обстрелов, стояли там и сям в разных местах, и создавали тяжелую атмосферу оккупированного города. Через город двигались войска фашистских захватчиков дальше на восток. Меня поражало их вооружение, моторизация, обилие тяжелых машин и техники, которых я раньше никогда не видел. В румынской армии совсем другое дело. Солдаты – это в основном простые крестьянские парни, безграмотные, плохо экипированные, забитые муштрой своих офицеров. Зато румынские офицеры – это люди высших сословий, холёные и сытые. Любят наряды. Мундиры, головные уборы и офицерские сапоги – всё сшито у лучших портных и сапожников Бухареста. С подчиненными обращаются как со скотом. Процветают зуботычины и палочное наказание. Рядовые солдаты их боятся и ненавидят. Они для них помещики, банкиры или просто богатеи-хозяева”.
Как рассказывают одесситы, к весне торговля пошла лучше, стало много приезжих молдаван и немцев из окрестных деревень: “Это были привилегированные люди по тому времени. Молдавский и румынский языки очень сходны между собой и это много помогает молдаванам общаться с румынской администрацией. Немцы-колонисты причислены немецкими оккупационными властями к “volksdeichs” и тоже наделены привилегиями для торговли проезда в город. Одним словом, на двух больших городских рынках Одессы – негде яблоку упасть от бойкой торговли. Была разрешена аренда торговых магазинов и палаток, оставшихся целыми, частным лицам для организации торговли. Открывались кафе, столовые, закусочные – по-румынски они назывались “бодега”. Разрешения на торговлю оформлялись румынскими властями специальным документом, вроде лицензии, которые владельцы вывешивали в рамках на видном месте. С них взималась какая-то сумма с их оборота. Но все равно, никто не чувствовал себя в безопасности”.
Многие знали о грозившем несчастье, особенно пожилые, много повидавшие на своём веку, а также наслышавшиеся от кишиневских и закарпатских евреев о надвигающейся угрозе. Молодые и юные не верили слухам. Они выросли уже при советской власти и считали сообщения печати пропагандой… Надо сказать, что и молодые вскоре поняли о надвигающейся катастрофе… чему свидетельствовали листовки, разбрасываемые с немецких и румынских самолётов, в которых без всяких приукрашиваний призывалось “убивать жидов и комиссаров”.
Город, переживший свыше 900 дней оккупации, был полуразрушен: уничтожены все портовые сооружения, вокзал, лучшие здания (сохранилось лишь 15% жилищного фонда); город был разграблен – бежавшие румынские оккупанты вывезли все возможное…
В январе – феврале румыны 1944 года начали вывозить из города всё ценное оборудование, машины и станки, автомашины и трамваи. Было ясно, что они готовятся оставить город.
Вот как пишет об этом времени автор статьи “Одесса при румынах”, опубликованной в газете “Альянс”: “Уходя, румыны украли пять троллейбусов и рельсы с улицы Ришельевской. Троллейбусы, впрочем, скоро вернули”. По его версии – это всё, что румыны вывезли из Одессы. Расскажите это одесситам, и вы услышите много различных слов и выражений, которые вряд ли можно публиковать на газетных страницах.
Газета “Коммерсант Plus” публиковала фрагменты из румынских документов, свидетельствующих о том, что из Транснистрии, в том числе и из Одессы, имущество вывозилось сотнями эшелонов в год (http://wp.me/pd9I8-18) .
В сказочку про рельсы с Ришельевской не поверит даже школьник, прилежно изучающий историю.
Из воспоминаний одесситов: “На 3-й станции Большого Фонтана есть 3-х этажная школа. Оказывается, она была доверху набита разными носильными вещами, бельём, рубашками, платьями, костюмами, обувью, пальто и прочими вещами, которые были собраны со всей Европы после уничтожения французов, бельгийцев, поляков, евреев, чехов и словаков. Некоторые из них были в запекшейся крови, некоторые имели пришитые “звезды Давида” – шестиугольные знаки, которые теперь можно увидеть на флаге Израиля”.
В конце марта 1944 года появился приказ, в котором сообщалось, что власть в городе передаётся немецкой комендатуре и в городе вводится комендантский час, запрещающий хождение без пропусков с 20:00 до 07:00. За любое нарушение – расстрел. На прощание румынская администрация дала совет: окна домов должны быть закрыты ставнями, а все входные двери держать постоянно открытыми…
По мере приближения фронта облик Одессы постепенно начал меняться.
Конец оккупации был не за горами. В воздухе пахло весной и освобождением. Немцы и румыны готовились к отступлению, очевидно в целях дальнейшего сокращения линии фронта. Жгли архивы, иногда горели дома.
Одесса жила слухами и надеждой. Надеялись, что город сдадут без боя, но боялись грабежей. Ходили слухи, что перед сдачей город будет отдан на разграбление власовской армии.
Из воспоминаний одесситов: “Вечером 9-го апреля мы услышали глухую канонаду. Стало понятно, что Красная Армия уже на подступах к городу.
В эту ночь в Одессе мало кто спал. Утро ударило в окна горячими лучами южного апрельского солнца. С улицы, издалека, слышалась музыка, это были знакомые советские песни. Мы выскочили на улицу. Люди шли и бежали в сторону Преображенской. Побежали и мы. По дороге мы едва не споткнулись о немецкого солдата. Он лежал на тротуаре навзничь, широко раскинув руки; невидящие глаза его были обращены к солнцу. На площади перед Преображенской улицей на фонарях, а может быть, и на деревьях – точно не помню – висели трое румынских солдат. Их лица, искаженные предсмертной гримасой, долго еще стояли у меня перед глазами. На груди у каждого висела фанерная дощечка с надписью «мародер». А по Преображенской нескончаемым потоком в сторону вокзала нестройной колонной шли усталые красноармейцы в гимнастерках с погонами и с автоматами на груди”.
Одесситы рассказывали о том, что советская авиация разбрасывала над Одессой листовки. Оккупационная администрация под страхом смерти запрещала подбирать эти листовки. Их собирали румынские солдаты, которые потом продавали эти листовки со словами “Сталин – бун, Гитлер – капут, уна марка!”. Этот эпизод впоследствии вошёл в художественный фильм Одесской киностудии “Подвиг чекиста”.
Но одесситы ликовали – освобождения они ожидали более 900 дней.
Из воспоминаний одесситов, вернувшихся в родной город поле его освобождения: “На улицах стали появляться чудом выжившие люди, полные скорби и печали, еще не верившие в свое спасение. Такой мы застали Одессу. Осматривая разросшиеся деревья Александровского сквера, мы уже знали: в 1941 году оккупанты превратили их в виселицы. Осматривали и здание тюрьмы, в котором погибли сотни; бывшие военные склады, в которых сожгли тысячи; «бензиновый садик» (у «Привоза»), из которого люди не возвращались; десятки подвалов, в которых расстреливали ежедневно все дни оккупации…
Человек, не перенесший оккупацию, пребывание в лагерях, гетто, не в состоянии представить весь ужас происходившего. Не могут представить ужасы фашизма, оккупации и современные историки… Не могут, а многие — не желают, как и те, с которыми мы вынуждены полемизировать”.
Автор статьи “Одесса при румынах” пытается изобразить оккупацию города неким благодеянием, освобождением. Хочу привести ещё один аргумент, подтверждающий лживость этого утверждения.
Как известно, одесский фольклор всегда живо откликается на события, так или иначе влиявшие на судьбу города. Есть знаменитые одесские песни, в которых упоминаются и “красные революционные матросы”, и “Чека”, и многое другое, связанное с политической обстановкой в Одессе. Но вы не найдёте ни одной песни, ни одного анекдота, в котором положительно упоминались бы годы оккупации города румынами. Из достаточно объёмной коллекции одесских песен мне удалось найти всего одну, в которой идёт речь об этом времени. Вот несколько строк из неё:
Проклятый враг сидит в Одессе,
По Дерибасовской гуляет,
Наших девчат лишает чести
И наших братьев убивает!
Так не прощай, Одесса-мама!
Так не прощай, любимый город!
Недолгой будет эта драма –
И я вернусь в Одессу скоро!
Да, я вернусь в свою Одессу
И бешенный устрою хай!
И всех румынских “антонесок”
Отправлю к богу, в ад и в рай!
Что ещё можно добавить к этому, поистине, голосу народа? Помню, как соседка, пережившая оккупацию, говорила о ней так: “Сильно страшно было, но не так страшно, чтобы таки бояться”…
Вспоминаю, как наше поколение, родившееся через 10-15 лет после победы, играло “в войну”. Компании ребят делились на “наших” и “немцев” – с обязательным условием поменяться потом ролями. Обычно такое деление определялось жребием. Но я не припомню, чтобы кто-то из нас, одесских мальчишек, соглашался не только добровольно, но и под принуждением, изображать в игре румын. Это не обсуждалось, это был позор, западло. Наши родители и деды достаточно рассказывали нам о годах “освобождения и благоденствия”. И по сегодняшний день пепел сожженных земляков стучит в наши сердца.
Александр Вискалов
