В первый же день вступления в город захватчиков солдаты небольшими группами стали обходить квартиры, грабя, насилуя, избивая, а зачастую и убивая беззащитных людей.
Первые слова, которые они произносили, вламываясь в квартиры или останавливая на улицах прохожих, были «жидане?» (есть ли евреи). Тот или иной ответ на этот трафаретный и роковой вопрос определял поведение бандитов, хотя и нееврейские квартиры иногда становились объектом грабежа, а их жители - жертвами насилия. И это продолжалось более трех месяцев - вплоть до дня окончательной, так называемой, «эвакуации» евреев из города. Фашистское начальство делало вид, что ничего не замечает...
На улицах проводились непрерывные облавы. Хватали преимущественно евреев. Их направляли в комендатуры, полицию; некоторым удавалось откупаться; других отсылали в тюрьму, которая все больше и больше заполнялась евреями.
Первым мероприятием, проведенным румынским командованием, была регистрация мужчин от 18 до 50 лет. Военнообязанных мужчин - не евреев в большинстве объявляли военнопленными, заключали в концлагеря, где содержались в самых тяжелых условиях. Часть из них позднее в демагогических целях была отпущена по домам. «Пленных» же евреев тут же отделяли, их, как и другие группы евреев, оказавшихся в эти дни интернированными, ожидала скорая и ужасная смерть.
То же самое повторилось и во время проведенной в те дни «регистрации специалистов». Евреев отделяли и отправляли в подвал в тюрьму, откуда почти никто не вышел.
22 октября 1941 г. В 18 часов 35 минут в здании, где разместилась румынская комендатура, произошел взрыв большой силы, в результате которого погибло 60 человек, в том числе комендант Одессы генерал Глугояну и два немецких офицера. Этот взрыв послужил для оккупантов предлогом для массового террора. Оглушить население страхом - с этого, по догматам фашистской политической мудрости, следовало начинать установление своего политического господства.
Уже через три часа после взрыва, в 21 час 40 минут, новый комендант города румынский генерал Тресториану в своем первом официальном донесении извещал: «Я принял меры к тому, чтобы на площадях Одессы повесить евреев и коммунистов» .
Во исполнение этого приказа румынские солдаты и офицеры, рассыпавшись по городу, стали хватать на улицах, а то и в квартирах первых попавшихся мужчин и тут же расстреливали их или вешали. Утром 23 октября улицы Одессы представляли собой чудовищную картину. На столбах и деревьях висели сотни людей. Особенно страшный вид открывался на Александровском проспекте (ныне ул. Мира): во всю длину аллей висели трупы. Виселицы были расставлены также на площадях: у вокзала, на Привозе, на Новом базаре и других. Всего было тогда уничтожено около пяти тыс. человек.
Палачи торопились, они не успевали устанавливать ни имен, ни профессий, а иногда и национальности своих жертв. Но и в этот день злодеи свою ярость обратили в первую очередь против евреев.
К полудню публичные казни прекратились. План палачей был «перевыполнен». Как признал ген.Тресториану на процессе румынских военных преступников, Антонеску не только знал об одесских казнях - он сам приказал за каждого погибшего офицера ответить убийством двухсот человек, за каждого солдата - ста.
Утром 23 октября в Одессу прибыл ген. Мачич, командир второго корпуса, и уничтожение беззащитных людей приобрело еще более страшные размеры. В истребление людей был только внесен определенный «принцип».
Во второй половине дня 23 октября евреев начали тысячами сгонять в тюрьму.
Одни из немногих «счастливцев», переживших эти дни, рассказывают: «В злополучную ночь (23 октября) нас увели в конюшню быв. «Театра революции», где мы переночевали на сене; 24 октября нас водили по городу, а затем вечером отправили в тюрьму. Потом всех мужчин из тюрьмы выгнали на работу... Ушло из тюрьмы в это утро несколько тысяч мужчин, но никто не вернулся» .
Как выяснилось, мужчин, которых вывезли из тюрьмы под предлогом отправки на работы, отвели в артиллерийские склады, расположенные в пригородном селе Дальник, и расстреляли (об этом будет рассказано ниже).
В этот же роковой день 23 октября был издан приказ, по которому под угрозой расстрела на месте все евреи в течение 24 октября должны были явиться в пригородное село Дальник.
Смятение и ни с чем не сравнимый ужас царили на улицах города 24 октября. Десятки тысяч евреев - мужчин, женщин, стариков и детей двигались подгоняемые полицейскими вдоль увешанных трупами улиц в Дальник. Больных, слабых и калек, не выдерживающие темпа движения, пристреливали тут же на месте. Весь длинный путь к тюрьме и Дальнику был усеян мертвецами. Конвоиры здесь же по дороге грабили обреченных на гибель людей. Тысячи людей, следуя мимо первого и второго еврейского кладбища, вливались во двор старой Одесской тюрьмы, за ними закрывались ворота. И этим кончалось все... Другой поток, двигаясь через Молдаванку и бесконечно длинную Дальницкую улицу, шел на Дальник. Уже после того, как много тысяч евреев «успело» выйти за пределы городской черты и попасть в Дальник, неожиданно было объявлено, что евреи «прощены» и им разрешается вернуться домой. Впрочем, многих оттуда же отводили по всяким комендатурам, полицейским участкам, откуда отпускали, предварительно ограбив, продержав кого день, кого неделю, кого - две. Большинство отпущенных застало свои квартиры занятыми, а имущество разграбленным.
Какова же была участь тех тысяч, которые явились в Дальник? Некоторая часть их была направлена дальше, в ставшую вскоре трагически знаменитую Богдановку. Они таким образом первыми проложили путь в этот лагерь уничтожения.
Большая же часть попавших в Дальник погибла там же. По официальным данным, подтверждаемыми множеством свидетелей, это совершилось следующим образом.
Из пригнанных в Дальник евреев была отделена сначала группа в 40-50 человек. Они были тесно связанны друг с другом веревками, их бросили в противотанковый ров лицом вниз и расстреляли. Убийцам этот способ уничтожения людей показался очень медленным и хлопотливым. Тогда стали сгонять в находившиеся там четыре барака, каждый из которых был длинной в 25-30 метров, а шириной - в 10-15 м. В первых трех были помещены мужчины, в четвертом - женщины и дети. Проделал в стенах бараков дыры, вставили дула пулеметов и стали расстреливать. Но и это не удовлетворило злодеев. Они решили заживо сжечь несчастных, чтобы скорее и вернее провести «операцию». Все отверствия в стенах барака замуровали, внутрь налили бензин и подожгли. К небу поднялось огромное пламя. На крышах можно было видеть живых факелов - объятых пламенем людей. Жандармы стреляли в тех, кто делал отчаянные попытки спастись. Несчастные поднимались к окнам и умоляли солдат выстрелом прекратить их мучения. Присутствовавшие при этом офицеры бросали в окна гранаты. Таким образом к ночи были уничтожены все кто находился в двух бараках. На следующее утро то же самое было сделано с находившимися в остальных двух бараках. После этого для устрашения населения Одессы 25 октября 1941 г. барак, в котором находились мужчины, расстрелянные из пулемета, был взорван в 18 часов 35 минут, т.е. в тот самый час, когда была взорвана румынская комендатура. Всего в бараках в Дальнике погибло около пяти тыс. человек.
В этом рассказе мы цитировали материалы обвинительного заключения по делу румынских военных преступников. Нужно ли что-нибудь прибавить к этой фактической справке, в которой каждое слово обжигает душу?
Еще большее число евреев погибло в эти дни (этим же «скорым» методом - «вклад» румынских фашистов в «науку» уничтожения людей) в артиллерийских складах на так называемой Люстдорфской дороге (примерно в 6 км. от города). Туда сгонялись евреи, находившиеся в тюрьме, захваченные при облавах, здесь же нашли свою гибель семьсот евреев призывного возраста, объявленные «военнопленными». Леденящие душу подробности гибели этих людей содержаться в «Сообщении Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников» .
Одна из многочисленных свидетельниц этих неслыханных ужасов рассказывала: «...Я лично видела, как румыны насосами качали горючее из этих бочек и через шланги поливали склады, в которых находились согнанные ими жители города. Когда склады были облиты горючим, румынские солдаты их подожгли... Подожженные румынами склады продолжали гореть несколько дней. Когда пожар прекратился, румыны к месту пожара пригнали жителей города, которые выкопали большие ямы длиною метров 100, шириною в 5-6 м. и глубиною около 3 м. каждая. Потом появились румынские солдаты, стаскивали обгоревшие трупы в эти открытые ямы и закапывали».
После освобождения Одессы в этих ямах обнаружено примерно 28 тыс. трупов.
Так была приведена в исполнение первая часть чудовищного плана полного истребления еврейского населения города.
Уничтожив несколько десятков тысяч человек, фашистские людоеды не нашли в себе смелости сознаться в этом. В официальном сообщении, опубликованном 26 октября, было сказано, что в ответ на террористический акт за каждого офицера и чиновника было расстреляно 200, а за каждого солдата - 100 большевиков . Нетрудно убедиться, что число жертв было намного больше, чем полагалось даже по этим канибальским расчетам.
И после этих массовых казней тюрьмы продолжали наполняться. Среди арестованных, переполнявших все закоулки, коридоры и мастерские тюрьмы, царили болезни и голод, каждый день умирало несколько десятков человек.
Оставшихся в тюрьме мужчин ежедневно уводили на работу, главным образом на аэродром. Согнанных туда людей выстраивали в цепь, принуждая пройти по всему полю, подпрыгивая, чтобы проверить, не заминирован ли аэродром.
В первые дни ноября пошли в тюрьме слухи о предстоящей амнистии евреев. Действительно, 3 ноября всех евреев (кроме мужчин в возрасте от 13 до 45 лет) освободили из тюрьмы. Конечно, никакой амнистии не было. Готовясь к проведению новых массовых казней, палачи решили, что нет смысла пока загружать тюрьму, тем более, что важнейшая задача, которую тогда преследовали оккупанты - полное ограбление евреев - была достигнута.
Пошли дни один другого страшнее, дни, в которые у каждого из нескольких десятков тысяч евреев, оставшихся в живых, то вспыхивала тусклым огоньком, то вновь гасла надежда на спасение. Город был полон разных слухов и предположений о дальнейшей судьбе евреев. Издаваемая оккупантами «Одесская газета» начала свою работу по отравлению населения атисемитским ядом, печатая изо дня в день статьи в геббельсовско-штрейхеровском духе. Не приходится и говорить, что евреи ставились в абсолютно невыносимые условия существования. Для них закрывались все возможности экономической и общественной деятельности; они становились совершенно беззащитными, отданные во власть каждого солдата, уголовника, хулигана.
Еще не остыл пепел сожженных, а страшное видение сотен повешенных стояло перед глазами всех, как «губернатор Транснистрии» профессор Алексяну, палач, лицемер и кривляка, кичившийся своей «высокой культурой» и скандировавший по всякому поводу или без повода латинские строфы Виргилия, обращаясь к населению Одессы, писал: «Мир и жизнь формируют свою мощь из силы интеллекта, устремлений ума и души, путем обращения к богу и создания идеалов борьбы за честь и уважение к человеческой жизни, которая должна быть основана на достоинстве и таланте, разуме и культуре. Мы находимся на этом пути и призваны повести за собою всех тех, кто вместе с нами готов служить этим высоким идеалам».
Путь, по которому призвал следовать губернатор Транснистрии, был четко обозначен вехами-виселицами и освещен гигантскими кострами, в которых горели женщины, дети и старики... (Отметим, что 1 июня 1946 г. Алексяну, как важнейший румынский военный преступник, был казнен по приговору народного суда).
В этом же самом номере газеты, в котором была напечатана приведенная выше декларация губернатора Транснистрии, обнародовали приказ военного командования:
«Ст. 1. Все мужчины еврейского происхождения в возрасте от 18 до 50 лет обязаны в течение 48 часов с момента опубликования настоящего приказа явиться в городскую тюрьму, имея при себе самое необходимое для существования. Их семьи обязаны доставлять им пищу в тюрьму. Не подчинившиеся этому приказу и обнаруженные после истечения 48-часового срока будут расстреляны на месте.
Ст. 2. Все жители г.Одессы и его предместий обязаны сообщить в соответствующие полицейские части о каждом еврее вышеуказанной категории, который не выполнил этого приказа».
Приказ угрожал также смертной казнью всем, кто укрывал или знал об укрывающихся евреях.
И этот документ не требует комментариев. Единственно, о чем следует напомнить, если есть еще нужда в таком напоминании, - что все евреи, выполнившие этот приказ, погибли - кто в тюрьме, а кто несколько позже в лагерях смерти...
Но негодяям нужна была не только кровь: они искали и богатства. Безудержный грабеж населения города - и в первую очередь еврейского - начался с самого первого часа вступления фашистов на улицы Одессы. Но сейчас они сочли своевременным внести в область грабежа систему и «культурные методы». 17 ноября 1941 г. был опубликован приказ, в котором писалось: «Все лица еврейского происхождения, проживающие в Одессе, обязаны до 12 часов 19 ноября 1941 г. заявить о всех имеющихся у них драгоценных предметах, камнях и металлах (платина, золото, серебро) в любой форме».. Уклоняющимся грозили смертной казнью».
Поставив перед собой цель полного уничтожения евреев, Одесская администрация сочла нужным дать принципиальное разъяснение о том, кого следует признать «лицами еврейского происхождения». Указывалось в особом объявлении военной комендатуры, что «приказы, как уже изданные, так и те, которые будут издаваться в будущем, касаются всех категорий евреев без исключения». А дальше уточнялось, что евреями считаются все лица, которые имеют одного из предков по мужской или женской линии евреев (причем, не указывалось даже, вплоть до какого поколения) независимо от религиозной принадлежности, подданства и т.д. Но «законодатель» не оставался на строго расистской точке зрения, он давал максимально широкое толкование термину «еврей», относил к этой осужденной на смерть категории всех, «кто исповедует еврейскую религию».
Все эти документы служат неопровержимым доказательством, что взрыв в комендатуре явился только случайно подвернувшимся предлогом, что уничтожение еврейского населения Одессы входило в план первоочередных мероприятий оккупантов, что судьба еврейского населения города предопределена самим фактом фашистской оккупации.
Жизни не было, а была какая-то затянувшаяся агония. Не позволяли себе верить в возможность спасения и не могли примириться с мыслью о неизбежности гибели...
Как и всюду, где хозяйничали фашисты, евреям под угрозой смерти запретили появляться на улицах без отличительного знака- желтого «моген-довида» (щита Давида) на черном фоне, который должен был прикрепляться к левой стороне груди. Этим хотели добиться окончательной изоляции евреев от всего остального населения. Меченных «позорным знаком» и поставленных вне общения легче было убить.
Однако евреи старались не выполнять этого распоряжения. Да и вообще избегали появляться на улицах города.
В эти трагические дни в городе были сделаны попытки организовать еврейскую общину. Один из очевидцев рассказывает: «Существование общины (хотя правовое положение ее было весьма сомнительным) имело некоторое значение для евреев. Община помещалась на Ольгиевской улице, угол Пастера. Сюда входили отдельные, с опаской пробирающиеся, прижимаясь к стенам домов, евреи и еврейки, которых лишь безвыходное положение гнало в общину за советом, за содействием: по улицам ходить евреям было опасно. Правда, многим община на этот раз оказала содействие, но недолго. Спустя несколько дней общине приходилось в изнеможении разводить руками» . Скоро кровавая волна увлекла с собой общину вместе со всеми.
В ноябре 1941 г. оккупанты приступили к массовой высылке еврейского населения из города. Место, куда их направляли, был большой свиносовхоз Богдановка, находившийся в 25 км. от районного центра Доманевки. Раскинувшаяся на берегу Буга, Богдановка имела очень живописный вид. Доманевский район, расположенный в северо-восточной части Одесской области, наиболее глухой и не связанный железной дорогой с Одесской, был признан наилучшим местом для создания гетто или - что будет точнее - местом массового уничтожения. Богдановка навсегда вошла в нашу трагическую историю как Транснистрийский Майданек...
Как уже отмечалось, в Богдановке оказались раньше всех евреи, которые сперва попали в Дальник и там счастливо избежали гибели. Потом туда направляли группы из тюрьмы, группы арестованных под видом призывников и военнопленных, группы бессарабских евреев, которые направлялись туда или их возвращали на родину, туда же гнали евреев, арестованных во время облав и т.п. И так, в Богдановку шел непрерывный поток. Попадали туда также евреи из Бессарабии, Буковины, Тирасполя и других местностей, оккупированных румынско-фашистскими захватчиками.
Евреев сгоняли в Богдановку отдельными партиями в две-пять тыс. человек. Далеко не все выдерживали трудности пути. Отставших и больных пристреливали на дороге. Грабили, отбирали последнее - платье, обувь; издевались, избивали. Муки погибающих беззащитных людей доставляли негодяям наслаждение, и они были неистощими в поисках новых и новых форм издевательств. Дороги и проселки Одесской области были усеяны трупами евреев.
В Одесском историческом архиве сохранился документ, который не требует комментариев. Староста одного из сел Врадиевского района Одесской области получил циркуляр за № 23 от 2 декабря 1941 года, в котором писалось: «Принять следующие меры в предотвращении тифа: Все трупы лошадей, скота и евреев закапывать в глубину не менее 2 метров» .
На протяжении нескольких недель приходили группы измученных и ограбленных евреев в Богдановку. К середине декабря их насчитывалось там свыше 55 тысяч. Их размещали в свинарниках, бараках, шалашах, ютились они в невероятной тесноте, в жутких антисанитарных условиях. У многих не было и такого крова. Царил чудовищный голод, за возможность согреться в теплом месте отдавали последнее платье, за чашку горячей воды - часы, за кусок хлеба требовали уплаты золотом. Румынские коменданты и жандармы, а также их прихвостни из числа изменников родины (гл. обр. уголовники из тюрем) сказочно наживались. Ежедневно от голода, холода, нечеловеческих условий - по свидетельству румынского офицера Малинеску - умирало 150-200 человек . Но голодной смертью в углу свинарника не ограничились их страдания. 20 декабря в Богдановку прибыл карательный отряд. И 21 декабря начались массовые расстрелы, продолжавшиеся изо дня в день (с перерывом только на дни рождественских праздников) до 15 января 1942 г. Руководили этой операцией немцы Фитер, Рихтер и др. «Отличились» также румынские жандармы, начальник полиции И.С.Силовенко и многие другие, упомянутые в акте, подписанном 27 марта 1944 г. жителями Богдановки и несколькими уцелевшими евреями .
Обряд казни был весьма простой. Рядом с совхозом находился лесок, а за ним большой овраг, знаменитая Богдановская Яма. Туда и отводили на расстрел. Обреченных, предварительно приказав им раздеться, ставили группами по 20 человек, лицом к оврагу. Команды палачей выстраивались в нескольких шагах позади и расстреливали залпами в спину. На дне оврага заблаговременно разжигали костры, в которые падали расстрелянные, а часто только раненные. На детей обычно не тратили пули: их бросали живыми в костры. Разжигали костры, подтаскивали к ним трупы, если они не на место падали, и вообще завершали операцию по сожжению и погребению специальные группы из евреев же, которые именовались мрачным и пышным словом - «мортусов». Они же сортировали одежду убитых. Те единичные евреи, которые остались в живых из попавших тогда в Богдановку, почти все принадлежали к числу этих «мортусов». Как сообщали колхозники с.Богдановки, «целыми днями были слышны выстрелы, а пламя горевшего пожара было видно днем и ночью, ветер доносил в село запах человеческого мяса».
Всего по данным Чрезвычайной государственной комиссии в Богдановке было убито в те дни (до февраля 1942 г.) 54 тыс. человек. Но в том же Доманевском районе были и другие лагеря истребления. Это колхоз им. Энгельса Карловского сельсовета села Мареневка, Маренбург, Новоселовка, Владимировка, Молдавка. В этих местах погибло в те дни не менее 20 тыс. человек .
Пока в Богдановке и прилегающих местах действовала полным ходом «фабрика смерти», в просторных, обставленных краденой музейной мебелью кабинетах «Транснистровского губернаторства» обсуждались планы «окончательного очищения» Одессы от евреев и их скорейшего умерщвления.
Как результат административного творчества в этой области явился приказ № 23 по управлению гражданского губернатора Транснистрии , который был опубликован в рождественском номере газеты 24 декабря 1941 г., т.е. через несколько дней после начала массовых казней в Богдановке. Датирован он был 11 ноября 1941 г.
В вводной части приказа указывалось: «Имея в виду, что на территории Транснистрии находится значительное количество еврейского населения, эвакуированного из районов военных действий, имея в виду необходимость организации жительства евреев в определенных местах с целью обеспечения безопасности тыла; имея также в виду, что еврейское население должно собственным трудом и средствами обеспечить свое существование...».
В приказе декларировались те принципы, которыми будет якобы руководствоваться администрация при переселении евреев. Из текста могло создаться представление, что эти правила будут применяться только по отношению к евреям, прибывшим в Транснистрию из районов военных действий, но там же также указывалось, что эти правила коснутся и тех евреев, «которые будут в дальнейшем переселены».
Далее в приказе говорилось, что жандармерия Транснистрии, установившая местности, где евреи могут поселяться, должна «расселение производить в соответствии с числом членов семьи, в жилищах, оставшихся от бежавших русских и евреев» (ст.2). Указывалось также, что «евреи, входящие в состав одного поселения, образуют колонию, управляемую начальником колонии, назначаемым претором района из среды поселенцев» (ст. 6). Городской голова или сельский староста должен использовать труд евреев - специалистов по специальности, а неспециалистов - «на полевых работах, работах по благоустройству дорог и мостов, по заготовке леса и дров, камня и др. материалов». Говорилось даже о зарплате - продовольственные карточки и 2 марки в день для квалифицированных и 1 марка для неквалифицированных (ст.2).
Кончается этот приказ трафаретной формулой: «Каждый еврей, обнаруженный за пределами своей колонии без надлежащего на то разрешения, будет расстреливаться как шпион и немедленно наказан на основании военных законов» (ст. 3).
Из приказа становилось ясным, что готовится массовое выселение евреев. Но преследовалась и другая цель: хотели создать у евреев иллюзию, что для них будут созданы пусть и трудные, но условия существования. А между тем готовилось массовое уничтожение беззащитных людей. Как опытные уголовники, они этим приказом пытались создать «на всякий случай» оправдательный документ. Лицемерие, низость и беспардонный обман выпирают из каждой строки документа, подписанного профессором Алексяну.
Прошло около трех недель после издания этого приказа, работавшая полным ходом «фабрика смерти» в Богдановке была под угрозой остановки из-за отсутствия «сырья» - и вот появился «знаменитый» приказ № 7 по армии и гарнизону Одессы от 10 января 1942 г. . Этот приказ, также как и инструкции к нему, явились, так сказать, «легальным оформлением» того мероприятия, которое на обычном языке звучит: окончательное уничтожение еврейского населения города.
На основании приказа в Одессе создавалось гетто. Под гетто отводилась Слободка. Это дальний пригород Одессы, центром которого являлись больницы - областная и психиатрическая - всегда был самый незначительный процент еврейского населения. Избрали Слободку очевидно потому, что она более изолированная, чем какая-либо другая окраина города.
Первая статья приказа гласила: «Все без исключения евреи, находящиеся на территории г.Одессы и его окрестностей, интегрируются в гетто на Слободке, куда и обязаны явиться в течение 2 дней, начиная с 10 января 1942 г. с 8 часов утра». Интернируемым разрешалось брать с собою только носильные вещи, необходимые предметы хозяйства, а также инструменты. Мебель и все остальное имущество, оставляемое в квартире, должно быть переписано и сохраняться управляющими домов. Не явившимся своевременно в гетто, конечно, угрожали смертной казнью, если будет установлено, что это они делают « с целью оказания помощи врагу». Во всех других случаях наказание будет заключаться в осуждении на каторжные работы сроком от 5 до 25 лет. Укрывающим евреев тоже грозили работы сроком от 5 до 25 лет.
С утра 10 января по улицам потянулись нескончаемой лентой толпы евреев, направляющиеся через весь город на Слободку. Шли пешком, с узлами, мешками, с детьми. Тянули за собой сани, нагруженные жалким скарбом, толкали детские коляски, куда были навалены остатки домашнего добра. За толпой волочились старики. Больных везли на тачках, несли на носилках. Подводу можно было достать только за чудовищную плату. По улицам были расставлены солдаты, указывавшие направление. Случалось, к толпе подбегали солдаты или хулиганы и со словами «тебе уже не понадобится», вырывали у несчастных баулы, сумки, срывали с них шапки, шарфы и т.п. К тому же ударили сильные морозы, какие в это время года случаются в Одессе раз за много лет. Температура доходила до минус 30 градусов. Первое, что вспоминают пережившие эти трагические дни - это неслыханный убивающий мороз.
Отстававших пристреливали. На всех улицах города и окраинах валялись трупы, которые днями не убирались. В архиве губернаторства сохранился рапорт одного из чиновников от 25 января 1942 г.
Р а п о р т
«В районе заставы, на Старом базаре, между Александровским проспектом и Успенской улицей, на Слободке и по дороге к Слободке валяются трупы замерзших евреев, некоторые трупы окровавлены. Предполагают, что этих евреев раньше застрелили или убили и бросили на дороге.
Наибольшее количество трупов находится на Сортировочной и по вагонам, на железнодорожном пути и других местах. Трупы евреев никто не убирает, в основном их нужно убрать на Старом базаре (центр города). Население обращает внимание на трупы, останавливается около них и разговаривает» .
Между тем, по улицам ходили патрули, они проверяли, все ли евреи ушли. На домах, «очищенных» от евреев, ставили кресты, не давали использовать те два дня, которые предоставлял приказ. Убийцы спешили. Торопились и те негодяи среди жителей города, которым не терпелось добраться до чужого добра или свести счеты. Для разгула самых низменных инстинктов открылось неслыханно широкое поприще.
Хотя с первого дня пребывания оккупантов шло истребление евреев и давно шли слухи о предстоящей организации гетто, - все же этот приказ, не делавший никаких исключений и не оставлявший никаких надежд, как всякое большое несчастье, захватил врасплох. В последние минуты некоторые торопились спасти по крайней мере своих детей, но только единицам удалось отдать их в нееврейские семьи и таким образом спасти от уничтожения. Другие искали места, где можно было бы спрятать хотя бы часть имущества. Брезжила надежда, что оно авось еще пригодится. Очень многие - и в одиночку, и целыми семьями - кончали самоубийством.
Итак, Слободка стала заполняться евреями. Размещались они в условиях невероятной скученности - в помещении школы, суконной фабрики, общежития Водного института и других местах. Некоторым удалось устроится на квартирах у обывателей. Одни давали евреям приют из сострадания, другие сделали из этого источник обогащения. Многие в эти страшные морозы оставались под открытым небом. В первые же дни запасы продовольствия, которые люди взяли с собой, исчерпались и начался голод. Лишенные права выходить за пределы Слободки, евреи вынуждены были приобретать продукты по баснословным ценам. Некоторым удавалось вечерами в темноте, оплачивая часовых, отлучиться на несколько часов в город и оттуда доставлять продовольствие. Некоторым друзья и родные - неевреи - приносили из города передачи. Власти позаботились о том, чтобы сделать положение евреев невыносимым. Чтобы не дать им возможности приобретать продукты на Слободском рынке вместе с другими жителями, был издан приказ, по которому евреям запрещалось появляться на улицах до 12 часов дня. А базар для евреев должен был начинаться только с 12 часов 30 минут.
Скученность, голод и мороз делали свое дело. Среди интернированных началась массовая смертность, пошли эпидемии сыпного тифа, дизентерии и т.п. Многие евреи - врачи, находившиеся в гетто, самоотверженно вступили в борьбу с эпидемиями. Им удалось даже организовать больницу. Но эти врачи были высланы, больница закрыта, а больные вывезены на открытых машинах еще до того, как было окончательно уничтожено гетто на Слободке.
Угрозы властей о беспощадной расправе с теми, кто уклонится от выполнения приказов относительно гетто, не остались на бумаге.
Так, в газетах от 14 февраля сообщалось, что по приговору Военно-полевого суда одна еврейка осуждена к 5 годам за сокрытие от гетто, а лицо, пытавшееся ее переправить в Румынию - к 8 годам. Через несколько дней сообщалось о расстреле пяти евреев, бежавших из гетто.
Что гетто на Слободке - это не место, где евреям намерены дать возможность жить, стало ясным с первых же часов. Но Слободка, слишком близко расположенная от города, была неподходящим местом для массового убийства евреев, потому считалась предпоследним этапом на пути к окончательному «решению еврейского вопроса» в городе.
Не успели евреи появиться на Слободке, как был обнародован приказ № 26 (датированный 2 января 1942 г., но обнародованный 14 января), подписанный губернатором Транснистрии проф. Алексяану.
Как все приказы по Транснистрии, он печатался на трех языках: русском, румынском, немецком. В нем писалось: «Все евреи, находящиеся в г.Одессе и ее окрестностях, эвакуируются из этого города и поселяются в северной части Очаковского уезда и южной части Березовского уезда в населенные пункты, установленные администрацией». Таким образом, местностью, куда направляли евреев, был выбран район той же трагически прославленной Богдановки. Днем начала «эвакуации» было объявлено 10 января, т.е. день открытия гетто в Слободке. Палачи, хладнокровно организовавшие истребление десятков тысяч беззащитных людей, продолжали свою гнусную игру. Зная, что произошло на самом деле, мы не можем без чувства содрогания, гнева и презрения к лицемерам, лгунам и трусам читать такие строки этого приказа:
« параграф 5. В местности, куда их поместят, евреи будут жить на свой счет. Они могут быть использованы на всякую работу, для общественной пользы, на земледельческих и индустриальных предприятиях или в профессиональных мастерских, с вознаграждением пищей и содержанием в соответствии с приказом № 23.
Параграф 6. Административные и полицейские власти в местах поселений должны обеспечить добросожительство с местным населением».
У негодяев даже хватало наглости писать, что деньги, «вырученные при ликвидации имущества евреев», будут им выплачены.
Одновременно опубликована была подробная «Инструкция для эвакуации еврейского населения из г. Одессы и его окрестностей», где говорилось о составе «Центрального бюро по эвакуации» и его шести районных отделов. Далее подробно перечислялось, что «разрешается каждому эвакуированному еврею взять» и что запрещалось. Запрет был наложен на «художественные произведения, драгоценности.... всякие другие деньги, кроме марок, любые государственные и банковские ценные документы, любое огнестрельное и холодное оружие, автомобили, любые взрывчатые и легковоспламеняющиеся вещества».
Сообщался и маршрут, по которому должны были следовать «эвакуированные».
«Эвакуация евреев будет продолжаться пешком до станции Одесса-Сортировочная. На станции Одесса-Сортировочная эвакуированные под стражей будут посажены в поезд и отвезены до Березовки. От Березовки они будут продолжать путь пешком». Для стариков, женщин, и детей, и багажа должны быть предоставлены подводы .
Так должна была произойти «эвакуация» в свете официальных документов. Что же произошло в действительности?
По данным проведенной к этому времени регистрации, евреев в городе числилось немногим более 60 тысяч (после массовых казней в Дальнике, артиллерийских складах и т.д.). Власти рассчитывали, что отправляя ежедневно эшелон в 2 тыс. человек, они за месяц ликвидируют еврейское население города. С самого первого дня организации гетто на Слободке стали составлять эшелоны в 2 тысячи каждый и направлять по указанному, в цитированном выше приказе, маршруту. Так продолжалось изо дня в день больше месяца. Для того, чтобы укомплектовать очередную партию, устраивались облавы. Сами власти рассматривали включение в эшелон как серьезнейшее наказание.
Так, в приказе, в котором геттовским евреям запрещалось выходить на улицу до 12 часов дня, писалось: «евреи, обнаруженные на улицах до 12 часов дня, будут задержаны, доставлены в бюро по регистрации и оттуда направлены на сборные пункты для эвакуации, причем им не будет разрешено вернуться в гетто за семьей». Геттовцы всеми силами стремились отдалить страшный момент отправки. Стали просачиваться слухи о том, что на самом деле означает эта «эвакуация». Все еще держались страшные морозы. Отдалиться от города - это значило для многих утрату материальной поддержки от близких и друзей - евреев, оставшихся там. Шла борьба за каждый лишний день в Слободке: прятались, ложились в больницу, и, главное, откупались. Для администрации открывался еще новый повод для вымогательства и взяток...
Раньше или несколько позже, но очередь наступила для всех: в Слободке ни один не остался. Последний эшелон ушел приблизительно 20 февраля. Потом в мае в Доманевку прибыла еще одна партия. Она включала тех, кому каким-то образом удалось избежать высылки раньше.
В лютые холода гнали толпы мужчин, женщин и детей по направлению к станции Сортировочная. По инструкции эту часть пути, примерно 12 км., должны пройти пешком. Самый страшный отрезок дороги пролегал по низкому перешейку, отделявшему лиман от моря. После того, как в дни обороны была взорвана дамба, это пространство было сплошь залито лиманной водой. Приходилось несколько километров брести по колено в ледяной воде на сильнейшем морском ветру. O большинства обмораживались конечности, невозможно было двигаться дальше, а отстававших тут же расстреливали. В более выгодном положении оказались те немногие, кому удавалось проехать эти ужасные километры на подводах. Но тут следует сказать несколько слов о подводчиках, которые - среди них было очень много местных немцев-колонистов - сопровождая евреев на всем протяжении их трагического пути, оставили о себе неприятные воспоминания. Они чудовищно наживались, брали в основном драгоценности и вещи, часто, провезя небольшое расстояние, сбрасывали своих пассажиров, чтобы взять новых, с которыми проделывали то же самое. Случалось так: нагрузив вещи, отвозили их к себе. Конечно, это проделывалось в тесном сотрудничестве с конвоирами, с которыми они делились награбленным.
Один 13-летний юноша, проделавший этот путь, в искренних строках, донес до нас трагическую действительность тех дней:
В конце же ехали телеги,
и шел грабеж на полный ход...
Телеги по полю скрипят,
вослед несчастные глядят
Но плач детей и стариков
смягчить не могут подлецов.
«Я много места не займу,
в углу на корточках присяду,
и что угодно дам в награду.
Но вы смеетесь, почему?».
«Спаси, о дядя, пожалей».
«Отдай пальто» - кричит злодей.
«Но я ведь голой остаюсь,
родной, я смерти так боюсь».
Рысак порывистый летит
И с плачем женщина бежит.
«О ладно, я вам уплачу.
Спасите же, я жить хочу».
И падает. Телега скрылась.
Да, далеко не все доходили до Сортировочной... Там происходила погрузка в товарные вагоны. Вагоны набивались до отказа и запирались. Страшная скученность, отсутствие воды и пищи; ни на минуту не выпускали. Но больше убивал холод. Вагоны простаивали в пути многие часы, иногда дни; были вагоны, где все до одного замерзали. На остановках в вагоны врывались жандармы, выбрасывали трупы, а заодно и полуживых, избивали, грабили, насиловали. Были случаи массовых расстрелов в самих вагонах или у железнодорожного полотна. Умерших, замерзших и убитых складывали в гигантские кучи, обливали бензином и сжигали на кострах. Но в эти костры - и рассказывали очевидны - бросали и многих живых людей, очень часто детей ...
Особенно трагической была участь первых эшелонов. Из них доходили буквально единицы.
Доезжали до Березовки. Это был городок с довольно многочисленным еврейским населением, которое разделило участь евреев Транснистрии. На станции Березовка тоже неоднократно происходили массовые казни.
Но последуем за теми, кому ... «посчастливилось»... живыми добраться до Березовки и живыми оттуда уйти.
В Березовке формировались партии, которые пешком направлялись дальше, по направлению к зловещей Богдановке - через Мостовое, Лидовичи, Доманевку. Дорога шла то открытой степью, где не было укрытия от злого ветра, то по балкам, залитым ледяной водой. Дорогу не нужно было указывать - она вся была отмечена ранее проходившими трупами замерзших и пристреленных, брошенными вещами. Ночью трупы раздевали. На страшном морозе они промерзали и звенели как стекло.
Как ни неистовствовали конвоиры, партии продвигались медленно, по 15-20 км. в день. За ними двигались телеги. Численный состав партий непрерывно таял...
В селах и местечках, через которые следовали партии, выменивали вещи на хлеб, кукурузу. Ни на одном этапе от Слободки до самого конца «эвакуированным» не давали пищи, и они не находили места, где можно было отогреться и отдохнуть. Наоборот, каждый этап был ареной трагедий: грабежа, избиений и массовых расстрелов: в одних партиях расстреливали только мужчин, в других - поголовно всех, в третьих - некоторую часть. Некоторые партии проходили «благополучно», оставив только трупы умерших от болезней, голода и замерзших.
По распространившимся среди евреев слухам - 15 февраля 1942 г. румынскими военными властями был издан приказ о прекращении массовых расстрелов. Действительно, после этого момента организованные расстрелы прекратились. Но власти, за единичными исключениями, не противились проявляемой в этом отношении инициативе отдельных групп конвоиров, жандармов, полицаев. Особенно много злодейств совершали карательные отряды, созданные немцами-колонистами, весьма многочисленными в Транснистрии. Эти представители «высшей расы» не скрывали своего презрения к румынам, на каждом шагу третировали их и, конечно, при проведении такой «важнейшей» задачи, как истребление евреев, они меньше всего считались с какими-то распоряжениями румынских властей, которые, к тому же, и сами румыны не очень соблюдали...
Массовые убийства не прекращались и после 15 февраля. Как один из немногих известных нам примеров, приведем расстрел группы евреев 18 марта 1942 г. в селе Веселый хутор (возле Мостового). Среди расстрелянных были видные врачи Л.П.Бланк, Петрушкин и др. Эту «акцию» провели немцы-колонисты из села Рейхштадт.
Последним этапом была Доманевка. Здесь прибывших разместили в здании синагоги и домах, где раньше жили евреи. Все эти здания находились в разрушенном состоянии. У некоторых не было даже крыши.
Никакой пищи не выдавали. Здание тщательно охранялось. В чрезмерной скученности от голода, холода, от вшивости развивались болезни, особенно тиф. Но больше всего умирали от голода. К лагерю подходили местные жители и выменивали вещи на продукты (охранники служили посредниками и брали себе часть). За хорошее пальто давали три буханки хлеба, за пару модельных туфель - тарелку картофельного салата и две оккупационные марки. Некоторые вырывали изо рта золотые коронки и выменивали их на кусок хлеба. Ясно, что при таких «ценах» долго продержаться не возможно. Умерших раздевали и выменивали их вещи, когда кончались вещи - кончалась пища, люди впадали в апатию и угасали. Вот конец тех немногих «счастливцев», которые добирались до самого конца этапа. Только очень немногим, сохранившим жизненную энергию и силу, удавалось ночью пробираться в деревню и там просить о помощи. Обычно просителям в такой помощи не отказывали. И если в конце концов некоторые выжили, то только благодаря помощи крестьян. Подадим отрывок из уже цитированной стихотворной летописи:
Вот недалеко избушка, жирные гуси гогочут,
Звонко цепью бряцая, лает огромнейший пес.
Дым из избушки струится, верно обед там готовит.
Женщина словно застыла и не решалась войти.
Дверь, наконец, отворилась. Медленно вышла хозяйка:
«Милая, что тебе надо?» - строго спросила она.
Сжалось мучительной болью матери гордое сердце,
Сил не хватает ответить, в горле щемящий комок.
«Тетушка, мы погибаем, дети мои голодают,
Сжальтесь над ними, родная, дайте мне хлеба кусок».
В сени хозяйка вернулась, вынесла что-то в подоле
И на прощанье сказала: «С богом теперь уходи».
...Вдруг неожиданно слышит грозный убийственный
крик:
«Стой-ка, жидовская морда». Мама застыла на месте.
Дикой, звериной улыбкой блещут коварные очи.
Только одно лишь мгновенье - дрогнет скользящий
курок...
Мать на колени упала: «Дети, прощайте навеки».
Глядь, словно с неба свалился, старец прохожий идет.
Крестится старец в испуге, голос прервался:
«Ах ты, мерзавец бесстыжий, мало ли крови тебе».
Хищник внезапно смутился, глянул на дерзкого старца,
Звучно, со злобою сплюнул, сунул в кобуру наган.
В Доманевке евреев «сортировали». Тех, физическое состояние которых предвещало быструю гибель, переводили в так называемые Горки. Один из очевидцев описывает это страшное место так:
«На окраине местечка Доманевка находились две полуразрушенные конюшни, в апреле 1942 г. сюда стали перегонять евреев. В большинстве это были дети, женщины, старики. Бараки охранялись полицейскими. Из бараков не выпускали, грязь была по колено. Крыши протекали. Люди гибли от холода, голода, от издевательств и побоев. Гибли от гангрены, тифа и других болезней. Трупы сбрасывались в кучи и долго не убирались».
Дадим еще слово поэту-летописцу:
Недалеко от колхоза - две полусгнивших конюшни,
это - кладбище евреев, Горкою звалось оно.
Гибнут здесь люди, как мухи. Трупов бессчетно,
как в море.
И воцарилась над всеми дизентерия и тиф.
Слышим мы страшные вопли и умирающих стоны,
выстрелы, брань полицаев, грозные крики румын.
Плачут голодные дети. Палку в ответ получают.
«...Помнишь ли эти картины -
горы истерзанных трупов и наготу мертвецов?»
Сами голодные люди их догола раздевали,
чтобы позднее одежду на сухари обменять.
О, доманевские жучки, шарики, нельки, полканы,
вы разжирели на славу, свиньи завидуют вам.
Ночи и дни беспрестанно грызли вы кости людские,
целой ордою стекались к месту, где гнили тела.
Другое страшное место, о котором следует вспомнить, это Ахмечетские Ставки - подлинный лагерь смерти, находившийся в 12 км. от села Ахмечетка на территории свиносовхоза. Это конечно, не случайность, что основными местами уничтожения евреев были выбраны свиносовхозы. В этом явственно сказался «юмор» фашистских палачей.
Вот как описывает очевидец эти Ставки: «В то время здесь было три полуразрушенных барака. Они были окружены глубокими канавами. Вода находилась далеко, на расстоянии двух километров. Сюда, начиная с 10 мая 1942 г., стали пригонять евреев из Доманевского района. Оставшихся в живых из Горки также выгнали в этот лагерь смерти. Бараки были разделены на маленькие узкие клетки, где раньше находились свиньи. Из барака не выпускали ни на шаг. Вшивость, болезни, голод. Дневной паек - кружка отрубей. Кто осмеливался переходить канаву - расстреливали на месте».
Оставшихся в Доманевке непрерывно сортировали. Одних выбирали для пополнения Горок, Аoмечетских Ставков и подобных лагерей смерти. Других направляли в села на работы; из третьих образовывали бригады, которым поручали выполнение самых тяжелых работ. При сортировках безжалостно разъединяли еще сохранившиеся семьи: отделяли мужей от жен, детей от родителей. И, кажется, не было случая воссоединения разбитой семьи: если и выживали, то только из обломков семьи.
В относительно лучшем положении оказались те, кто был переведен на работу в села. Примерно половина их уцелела. Но эти «счастливцы» представляли собой только немногочисленные группы, каждая из нескольких десятков человек, и состояли они преимущественно из ремесленников, в труде которых была острая нужда, и физически здоровых людей, которые могли быть использованы в качестве пастухов. Надо отдать должное отдельным представителям сел, вызванных для отбора еврейских рабов на работу. Они взяли из жалости нескольких женщин с малыми детьми, явно не пригодных для выполнения тяжелых работ, и этим спасли их от неминуемой гибели. Евреев разместили в хатах, стоявших на окраинах сел, обычно полуразрушенных. И все же в них можно было укрыться от непогоды и морозов, и по сравнению со свинарниками и бараками смертников они казались комфортабельным жильем. В каждой хате размещалось человек по двадцать. Здесь была возможность соблюдать хотя бы элементарные правила гигиены, но все же почти все переболели сыпным тифом и другими эпидемическими болезнями, не пользуясь абсолютно никакой медицинской помощью. С конца весны 1942 года им начали выдавать крошечный паек (примерно 200 г. хлеба, мерзлый картофель и т.п.). В дальнейшем положение их постепенно улучшалось. Хотя евреи жили и работали обособленно, все же между ними и местным населением установился некоторый контакт. Местное население в своем большинстве с сочувствием относилось к евреям, и это было основное, едва ли не единственное, что спасло тех, кого миновала пуля палача или коса эпидемий. Благодаря крестьянам они могли кое-как прокормиться и продержаться до дня освобождения. Крестьяне же укрывали евреев в течение того месяца - полутора, когда в связи с развивавшимися наступлениями советской армии румынская администрация была заменена немецкой, а что немцы «ликвидируют» остатки еврейского населения - в этом не было сомнения. Особенно действенную помощь оказывали евреям крестьяне, связанные с партизанами.
Как ни печальна и беспросветна была участь групп евреев, расселенных по разным селам, низведенных до положения рабов, полуголых и босых, живущих под вечным страхом перевода в один из лагерей смерти - все же много страшнее была судьба интернированных в Доманевку, Ахмечетку или другие гетто.
Подобная летопись о транснистрийском гетто еще будет, вероятно, написана одним из нескольких сот уцелевших «геттовцев». В рамках этой работы такая задача не может быть решена. Мы ограничимся здесь только короткими замечаниями.
Прежде всего следует помнить, что на протяжении тех двух долгих лет, которые прошли со времени массовых казней до дня освобождения, ни на миг не переставала существовать перспектива быть застреленным, замученным, казненным. Жандармы и полицаи продолжали убивать по всяким поводам и без повода. Вот пример из множества подобных: зубной врач Б. без разрешения вышел из барака покурить - его застрелили. Жандарм приказал двенадцати отправиться за водой, пошло тринадцать. «Для порядка» он убил одного. Убивали и за попытку к бегству, и не только беглеца (если его удавалось поймать), но и какое-то число геттовцев для острастки. 1 мая 1942 г. несколько человек было расстреляно «просто так», чтобы помнили о празднике.
Чем ближе подходила Советская армия-освободительница, тем реальнее становилась опасность, что в последний момент уничтожат всех оставшихся в живых. Палачи открыто и на каждом шагу говорили об этом. Румыны с такой проворностью, что не успели реализовать своей угрозы. Да и было им тогда не до того. Более того, евреев из собственно Румынии и Буковины они даже увели с собою. Уведена была и команда геттовцев, которая использовалась на дорожных и мостовых работах. Эта группа из нескольких десятков человек была освобождена частями Красной Армии в районе Ясс.
К счастью, немцы через Доманевский район отступали настолько дезорганизовано, что не успели установить здесь свой «порядок». Встретившись с евреями, они сначала даже приняли их за цыган. Потом несказанно удивились, узнав, что есть еще живые евреи. Одна из уцелевших рассказывала: группу геттовцев из Ахмечетки, почти исключительно женщин, погнали строить переправу через Буг. Была зима (март 1944 г.), полуголые, сплошь босые, изможденные женщины, конечно, не могли справиться с этой тяжелой работой. Немецкому генералу, руководившему работами, указали, что работа босых людей в талом снегу неизбежно приведет к обморожению. Генерал сказал: « Ведь их все-равно завтра уничтожат». Но в ту же ночь «доблестный» вояка сбежал.
Два года в гетто - эти ни на минуту не прекращавшиеся физические и моральные муки, непрерывные унижения, издевательства, пытки. Администрация гетто в большинстве представляла собой банду палачей, вымогателей, разбойников, негодяев, садистов, опьяневших от крови, взвинченных от ничем не ограниченной власти над жизнью, телом, имуществом, достоинством тысяч людей; обезумевших от сознания неизбежности расплаты. Высшее звено геттовской администрации составляли бригадиры, назначаемые из среды самих же евреев. Эти бригадиры (за редким исключением) были верными слугами своих господ. Выплывшие, как правило, из закоулков бессарабских уголовных малин, все эти мойши и гедалии - провокаторы и изверги - должны найти свое место в страшной галерее палачей гетто. Да и можно ли удивляться тому, что среди тысячи людей нашлось всего несколько десятков негодяев, покупавших своим злодейством право на жизнь.
Гетто - это жизнь на грани голодной смерти, только летом удавалось подбирать овощи и плоды и этим смягчать муки голода. Поумeрали от недоедания, болезней, особенно зимой и весной.
Гетто - это тяжелый, изнуряющий, как правило, непривычный, а то и бессмысленный труд. Какой наглостью должен был обладать губернатор Транснистрии Алексяну, заявивший на административной конференции в Рахнах в январе 1943 г., что «евреи, находящиеся в лагерях Транснистрии, будут распределяться по их специальностям, а в зимнее время будут работать в мастерских. Женщины-еврейки в это время будут чистить перья, из которых будут делаться одеяла и подушки для военных госпиталей» . На самом же деле, как мы знаем, к этому времени подавляющая часть интернированных в гетто уже погибла. Только небольшая группа ремесленников работала по специальности. Евреи-медики, которым посчастливилось дожить до конца весны 1942 г., в условиях острейшего недостатка вi врачах, получили возможность выполнять медицинскую работу и, обслуживая также администрацию, были поставлены в относительно терпимые условия. Но тут же отметим, что всего в Одессе от рук фашистов погибло около 70 евреев-врачей .
Еще следует помнить, что в гетто сохранившихся семейств не было (если не говорить об единичных случаях).
Да, это был ад. Но все же люди ни на минуту не теряли веры в будущее, в свое спасение. Бодрость поддерживалась всякими слухами, часто фантастическими. Поддерживало дух и неистребимое чувство своего морального и интеллектуального превосходства над палачами и всей звериной фашистской сворой. Верили в непобедимость Советской армии, в рядах которой сражалось так много родных и близких, верили в бессмертие своего народа.
Пребывание в гетто - это была проверка не только физических сил человека - эту проверку выдержали немногие. Это было и суровейшим испытанием моральных и духовных сил. И сколько высочайших образцов морали, душевной красоты, незаметного героизма проявили мученики гетто. Мы верим - будут еще рассказаны повести о тысячах людей, сумевших с гордостью и достоинством встретить смерть, отдавших последний сухарь случайному собрату; прикрывших остатками своих рубищ сироту-ребенка; поддерживавших до последнего издыхания вокруг себя веру и бодрость. Одесское гетто не показало образцов активной борьбы: почти все, способные к этому, были в рядах армии или среди партизан; и все же мы вправе говорить не только о мучениках, но и о героях этого гетто.
В последний период существования гетто там появилась организация, получившая наименование «еврейская община». Собственно говоря, не было никаких оснований для такого наименования. Руководители «общины» назначались властями, они вербовались, главным образом, из среды бессарабских и румынских евреев. «Община» оказывала некоторую материальную помощь геттовцам, распределяя деньги, продукты и одежду, которые в небольших количествах стали поступать от еврейских общественных организаций в Румынии, куда к этому времени просочились некоторые данные об ужасах Доманевки. Организатором этой помощи геттовцам считали одного еврея-врача из Румынии, который был послан как военнослужащий в Доманевку на борьбу с эпидемиями (в Румынии евреи-врачи использовались тогда только для этой цели).
В настоящее время в нашем распоряжении нет достаточных данных для оценки роли «общины» в жизни гетто.
Примерно тогда же в Одессе организовался кружок гуманно настроенной интеллигенции, который поставил перед собой задачу оказать посильную помощь узникам гетто. Организатором кружка был К.М.Гродский. Еврей по национальности, врач по профессии, он сумел обеспечить себя документами, которые свидетельствовали о его крестьянско-православном происхождении. Кружку удалось организовать пересылку в Доманевку и другие поселения продовольствие, одежду, обувь, медикаменты и проч. Многие узники гетто с благодарностью вспоминают о деятельности этого кружка.
Заканчивая этот раздел, мы приведем некоторые цифровые данные, которые скажут больше, чем можно выразить словами.
По официальным данным советских органов общее число убитых и замученных во всех лагерях и местах уничтожения доманевского района измеряется цифрой в 116 тыс. человек . В это число, конечно, входят не только евреи из Одессы, но из Бессарабии, Буковины, других местностей Транснистрии.
Сколько евреев-одесситов выжило в гетто и дождалось освобождения? Точных цифр в нашем распоряжении нет. По примерным подсчетам, и на этой цифре сходятся почти все геттовцы - может быть названа цифра в 600 человек. Это составляет примерно 0,5% ко всему еврейскому населению, оставшемуся в Одессе к моменту ее занятия фашистами, и 1% евреев, ушедших в гетто. Если бы даже оказалось, что число уцелевших евреев следует увеличить в несколько раз (что совсем невероятно) - все же это почти не изменило бы картину. Нужно ли искать какой-либо другой материал для опровержения существующего мнения, что румынские фашисты были гуманнее германских?
В новогоднем номере «Одесской газеты» за 1943 г. под общим заголовком «Итоги плодотворной деятельности румынской администрации в Одессе» писалось, между прочим: «администрация провела ряд важнейших мероприятий по разрешению еврейского вопроса» .
Каковы были эти «мероприятия» и каков был результат их проведения - мы это сейчас достаточно хорошо знаем.
Конечно, какое-то число евреев (их число измеряется несколькими сотнями) все же в Одессе жило, если это позволительно назвать жизнью...
Это были люди разных слоев и разных судеб, и каждый из них мог бы рассказать о себе повесть, одновременно и интересную, и страшную. Были жены неевреев-мужей, самоотверженно укрываемые последними; были мужчины, умудрившиеся обзавестись паспортом караимов (при таком паспорте не разоблачал проводившийся при всех «сомнительных» случаях гнусный телесный осмотр); было и некоторое число евреев, живших с русским паспортом, главным образом женщины; мужчины-евреи этой категории носили всегда при себе свидетельства врачей о необычных болезнях, в результате которых над ними была произведена соответствующая хирургическая операция. Только к концу периода оккупации было сделано «либеральное» разъяснение, по которому предоставлялось право на жизнь евреям, крестившимся еще до революции или получившим георгиевский крест во время первой мировой войны.
Но были и такие, которые не могли никак «оформить» свое положение и достать бумажку, которая давала бы право на жизнь; они укрывались без всяких надежд на спасение и большинство таких раньше или позже погибло. Но были и такие, которые все эти два с половиной года провели в каких-то подвалах, чердаках, чуланах; это было возможно только при помощи близких людей, чаще всего родных - неевреев. Были, наконец, дети, и их было не так мало, спрятанных, согретых и усыновленных добрыми людьми.
Это была страшная жизнь! Люди боялись выходить на улицу; иногда неделями или месяцами сидели дома; могли в каждом соседе, прохожем найти разоблачителя, вымогателя, провокатора. Почти все они переменили место жительства, некоторые уехали в сельские местности. Два с половиной года маскировки. Боязнь выдать себя словом, интонацией, особым реагированием на всякое упоминание об евреях... Боязнь как-то внешне проявить свое чувство при виде гибели близких, родных, друзей...
Тут следует со всей категоричностью отметить, что ни один еврей не мог в те страшные месяцы просуществовать ни одного дня без активной помощи со стороны по крайней мере нескольких неевреев. И хотя в конечном счете спасенных евреев оказалось весьма небольшое число - все же нельзя забывать, что в попытках укрывания евреев участвовало очень большое количество людей, хотя соучастие в сокрытии евреев было делом очень рискованным, грозящим самыми серьезными последствиями - и это видно из очень многочисленных фактов.
Вот один из многих примеров. В августе 1942 г. военно-полевой суд слушал дело Е.Капышенко и Е.Евицкой по обвинению в сокрытии еврейских семей. Как писалось в газетном отчете, «подсудимые были настолько заинтересованные в сокрытии еврейских семейств, что даже не располагая материальными средствами, делились с ними последними крохами, содержа их в течение многих месяцев». «Преступники» были приговорены к трем годам тюрьмы.
Характерно, что тогдашняя одесская пресса все время боролась с настроениями сочувствия по отношению к евреям. Приведем один, зато выразительный пример. В статье «О наивных глупцах и либеральных идиотах» А.Крафт - «фольксдойче» и «идеологический руководитель» газеты «Молва» писал (2 августа 1943 г.)... «то и дело можно слышать разговоры, что, дескать, не все евреи одинаковы, есть и среди них вполне порядочные люди». Не можем удержаться, чтобы не привести основной вывод этого негодяя - «журналиста»: это позволит нам выяснить, какие чудовищные формы приобретала антисемитская агитация. «Говорят так, и не понимают, что именно этих «порядочных» жидов ... и надо уничтожать в первую очередь, ибо они, подобно ложным маякам, сбивают с толку наивных и простодушных».
Охота на евреев все время продолжалась. Еще в самом начале 1943 г. был издан приказ, который предоставлял «последний десятидневный срок евреям», которые не ушли в гетто. В приказе говорилось, что «каждый еврей... который после предоставления вышеуказанного срока не явится к властям для установления места жительства, будет считаться шпионом и наказан смертной казнью».
В газетах время от времени появлялись списки евреев с такого рода заголовками: «Лица, знающие что-либо о евреях, указанных в помещенной таблице, и, особенно, знающих, что кто-либо из этих евреев скрывается, должны немедленно сообщить об этом в ближайший полицейский участок. Можно и анонимно, но только с точным указанием, где, у кого разыскиваемый находится».
Газеты месяцев оккупации полны также сообщений о приговорах, вынесенных по делу скрывающихся евреев. Еврейка Татьяна Заславская, «скрывавшая свою национальность», была приговорена в ноябре 1942 г. к 25 годам каторги ; в феврале 1943г. за это же преступление некий Бенисович был осужден к «пожизненной каторге» , а Я.Краснопольский - к смертной казни, причем, он должен был быть казнен публично . Или такого рода информация: в отделе происшествий сообщается, что полицией был задержан 13-летний мальчик-еврей Семен Теплицкий, занимавшийся столярным ремеслом. «Преступник» был направлен в комендатуру.
А сколько было случаев «бессудных» расправ над «обнаруживаемыми» евреями?! Известен, например, случай, когда на базаре две женщины были «разоблачены» как еврейки. Они на месте были пристрелены, и тела их были брошены на свалку.
Да, многое могут рассказать камни Одессы об этих страшных месяцах оккупации...
Но камни Одессы могут рассказать и об евреях, сознательно оставшихся в Одессе для участия в героической борьбе с оккупантами. Эта борьба в подполье потребовала очень больших жертв.
Большинство евреев-подпольщиков так же, как и их неевреи-товарищи, погибли, самоотверженно выполняя задания Родины. Мы уверены, что об их героических делах будет когда-нибудь рассказано подробно. Мы могли бы пока только назвать несколько имен евреев-подпольщиков, погибших на своем посту.
Среди партизан, базировавшихся в знаменитых одесских катакомбах и своими дерзкими налетами державших в страхе оккупантов, были и евреи. В октябре 1942 г. в г. Одессе судилась «шайка террористов, вышедшая из катакомб». Среди 25 обвиняемых было 6 евреев (Д.Красношек, Э.Заславский, Ш.Фельдман, Е.Фурман, Ф.Хаит, А.Бухгалтер); все они, за исключением Бухгалтера, осужденного к 5 годам каторги, были приговорены к смертной казни . Нам известно по рассказу одного из участников о группе с 33 евреев, скрывавшейся в катакомбах. Известный партизанский отряд Бадаева во время своего странствования по ответвлениям катакомбам встретился с этой группой. Все боеспособные мужчины из этой группы влились в состав партизан (среди них был 60-летний мясник Фурман), и они активно участвовали во всех операциях отряда.
a08237bfc00f1f458aa75871a8b2.jpeg 119,96К
5 Количество загрузок:
