наш город с давних пор служил важнейшим пунктом транзитной торговли табаком, табачными изделиями и курительными принадлежностями. Так, на рубеже 1820 — 1830-х ежегодный привоз составлял порядка 13 тысяч пудов табаку, а вывоз — около 10 тысяч. То есть три тысячи пудов табаку потреблялось в самой Одессе. Если учесть тот факт, что в 1833 году численность горожан достигла только 50 тысяч, то на одну живую душу приходилось 720 граммов. Однако 23800 из общего числа жителей — это женщины, которые тогда в большинстве своем не курили. Если приплюсовать к этому детей и даже предположить, что абсолютно все взрослое мужское население — курильщики, то на душу получится, по крайней мере, по полтора килограмма.
Основными поставщиками были Египет, Турция и Греция. Австрия, Англия, Италия, Испания доставляли преимущественно дорогие сигары и нюхательный табак. Немного привозили из Америки и считанные пуды — по особым заказам из Голландии. Табак приходил как листовой, так и крошеный, часть его перерабатывалась прямо на месте. Так, в 1829 году из Одессы было вывезено два пуда и 17 фунтов нюхательного табаку, выделанного на фабрике француза Жана Рубо, широко известного также как виноторговца и книгопродавца. Остальные предприятия по переработке табака были столь незначительными, что даже не вполне считались фабричными производствами.
В 1846-м экспорт табака превысил 16 тысяч пудов, в 1847-м достиг 20-ти, в 1849-м — 23-х, а в 1850-м — более 29,5. В городе стали появляться более-менее полноценные перерабатывающие заводы, владельцами которых были преимущественно греки и караимы. В 1850-м, например, открылась табачная фабрика Соломона Мангуби, однако, Иосиф Мангуби, как и другие авторитеты, Гереско и Ламба, занимался табачной торговлей еще в 1830-е годы.
Цены на табак несколько поднялись после указа 1838 года, согласно которому он облагался акцизом, тогда как прежде взималась лишь обычная таможенная пошлина. Новый виток роста цен обусловлен увеличением и самого таможенного тарифа. Тем не менее, среднестатистическое потребление табачных изделий в Одессе к середине XIX века, по самым скромным подсчетам, составляло не менее 25 фунтов. Привоз американского табака стал понемногу возрастать, а сама привозная торговля означенным продуктом достигла 400 тысяч рублей серебром. После ввода акциза, разумеется, начались масштабные злоупотребления в сфере торговли контрабандным товаром без "табачных бандеролей" (по существу — акцизных марок). Акцизной конторой выдавались даже специальные шнурованные книги "на записку прихода-расхода табаку", которые, впрочем, мало помогали контролю.
Вслед за Мангуби известную долгие годы фабрику в Красном переулке открыл купец первой гильдии Криона Папа Никола. Продолжало функционировать производство Рубо (с компаньоном Итанечеком). Еще до Крымской войны в городе числилось 11 табачных фабрик. В середине 1850-х и немного позднее табачные изделия и принадлежности реализовывались в магазинах и лавках довольно известных в истории Одессы лиц: Петрококино, Краузе, Богосова, Лемме, Гереско, Ламба, Макка, Погонато, Страца, братьев Стифелей, Гинанда, Гурфинкеля, Еригова, Жубура, Азгуриди и др. В первой половине 1850-х здесь уже можно было приобрести семена американского табака, культивировавшегося в нашем регионе. В начале 1860-х в доме купца Федора Портнова продаются "папиросы из табаку его одесской плантации". В окрестностях города находилась и табачная плантация местного жителя Фолетти. В 1860-м открылась самая, пожалуй, знаменитая в Одессе табачная фабрика А.М. Попова, речь о которой впереди.
На известные события военной кампании табачные фабриканты откликнулись папиросами "Щеголев" и "Синоп". В 1860-м одесский ученый-энциклопедист Иван Палимпсестов выпустил брошюру о возделывании табака, продававшуюся в крупнейшем книжном магазине Г.И. Белого на Дерибасовской за один рубль с пересылкой. Главным местом торговли табаком, табачными изделиями и принадлежностями издавна была Черепенниковская площадь Старого базара, названная так по неплохо сохранившемуся до сей поры "дому с колоннами" купца Черепенникова. Сюда, на "толчок", приходили и обычные курильщики — за дешевой "крошкой", и заядлые знатоки лучших сортов турецкого табака, и коллекционеры экзотических глиняных, пенковых и прочих трубок и кальянов, инкрустированных портсигаров: их поначалу именовали "порт-папирос". На рубеже 1860-х в городе работали специалисты по изготовлению сигар, которых так и называли "сигарочниками", — Гальперин и Дриз.
Летом 1861-го цены упорядочили в соответствии с тарифом бандеролей по табачному акцизу: 1-й сорт — 92 копейки серебром фунт, а 5-й — 10 копеек. Папиросы и сигары в пачках по 25 штук реализовывались соответственно по 59 и 7,5 копейки серебром. Самым престижным и дорогим считался македонский табак "Дюбек", цена за фунт которого варьировала от 72 копеек до 2 рублей 40 копеек, но отборнейшего — до трех с половиной рублей. Несколько дешевле обходился македонский же сорт "Бахча": 1,2 — 1,8 рубля (до Крымской войны продавался от 60 копеек до одного рубля 20 копеек). Сигары из американского табака местного производства стоили довольно дешево: 1 рубль 75 копеек — 3 рубля 50 копеек за сотню, иногда — до 6 рублей. Настоящая "Гавана" реализовывалась по цене 8 — 30 рублей за сотню. Сигары долго не продавались поштучно, а лишь от пяти или десяти штук.
Чувствую, читатель уже изрядно обалдел от статистики. А потому — несколько живых историко-бытовых деталей. Помните, у Пушкина: "за трубкой раскаленной" "с восточной гущей кофе пью". Ну, во-первых, в отличие от обеих столиц, да и других российских городов, в Одессе дозволялось курить на улице. Объясняется это не столько уровнем демократизации, сколько пожарной безопасностью: не было тут ни деревянных домов, ни мостовых. В те годы можно было курить и во всех трактирных заведениях. Исключение составлял лишь Городской театр, и театральная дирекция уведомляла посетителей, что буде кто вздумает "курить цигарки", тот "навлечет себе неприятности". В 1829 году в Одессе даже была издана книга "Искусство курить и нюхать табак", написанная "двумя сведущими турками".
Во время земляных работ в историческом центре я не раз находил как настоящие керамические трубки стамбульской работы, с клеймами, так и грубые местные подражания. Однажды студенты-историки, участвовавшие в археологических исследованиях под руководством профессора А.О. Добролюбского, обнаружили на отрогах Приморского бульвара большой фрагмент кальяна еще времен турецкого Хаджибея.
Мелкие табачные лавки в центре города нередко использовались далеко не по назначению. Торговое помещение служило, что называется, вывеской, ширмой, а настоящие занятия — складирование и перепродажа краденого, контрабанды и "стачки мазуры" — шли в задней комнате. Другим негативным, прямо скажем, криминальным моментом было масштабное фальсифицирование табачных изделий. В третьей четверти позапрошлого столетия высочайшим авторитетом в области дегустации табака значится стамбульский негоциант Ахмет-эфенди. Только к нему обращались самые авторитетные одесские табачные фабриканты и торговцы — Гереско, Ламба, Криона Папа Никола. Он-то и помогал им отбирать табак, неплохие папиросы из которого продавались от 46 копеек до 2 рублей за сотню. В магазине Афанасия Гереско, сказывают, служил выписанный откуда-то с Востока вышколенный старичок-консультант, тоже отменный дегустатор, угождавший избранной клиентуре своего хозяина.
Мелочные же табачники, стремясь получить побольше выгоды, фабриковали состав, включавший солидные порции местного бессарабского табака. Гаванские же сигары изготовлялись вовсе не только на Малой Арнаутской, но и в Европе — прежде всего, в Германии, в Гамбурге и Бремене. При этом для завертывания использовались хорошие табачные листья, произрастающие на острове Сан-Доминго, а уж вовнутрь досыпался североамериканский табак поплоше. Такие фальсификаты широко реализовывались под самыми громкими марками — "Regalia", "Imperial", "Trabucos", "Panetalis" и проч., причем в настоящих гаванских ящиках. Все это сильно вредило престижу местной торговли и промышленности. Мало того, в середине 1860-х принялись фальсифицировать и лучшую курительную бумагу торгового дома "Абади" в Париже. Широко фальсифицировались также мундштуки из поделочных камней.
Во второй половине 1860-х в дело солидной табачной коммерции входят еврейские предприниматели, прежде промышлявшие лишь мелочным торгом, а затем и армянские коммерсанты. Открываются относительно крупные табачные фабрики Штаермана, Левенштейна и др. Евреи начинают не только продавать, но и весьма успешно культивировать табак. Так, на выставке виноделия и табаководства 1870 года золотой медали за бессарабский табак удостоен некто Розенбаум, большой серебряной медали за табак Подольской губернии — некто Ромштейн, малой серебряной за бессарабский табак — Зильбер. И т. д. В том же году "одесский житель Хаим Грубман изобрел машину, которая выделывает 120 штук папирос в минуту". В это время, как свидетельствует "Одесский вестник", "в городе раскуривается в год около 25 тысяч пудов табаку, до миллиона сигар и около семи миллионов папирос".
Говорят, что новое — это хорошо забытое старое. И с этим заявлением бывает трудно не согласиться, когда знакомишься, например, с рекламными трюками табачной торговли в стиле ретро. Так называемые "вкладыши" — в жевательную резинку, сигареты, печенье, галеты, конфеты — на самом деле очень давнее изобретение. Так, еще в XIX веке хорошо известны "табачные карты", то есть маленькие разрезные карточные колоды, те же "вкладыши", которые мог собрать курильщик, приобретая папиросные коробки определенной марки. Впоследствии в различные изделия вкладывались, скажем, переводные картинки и тому подобные приятные мелочи. Дошло до того, что некоторые табачные фабриканты стали вкладывать в папиросные коробки "листки с мелкими литературными произведениями: стишки, анекдоты, пословицы, афоризмы, карикатуры". Власти боролись с этим нововведением, ибо все печатные произведения подлежали предварительной цензуре. Фабриканты, естественно, протестовали.
Зато упоминавшийся табачный фабрикант — почетный гражданин Леонид Криона Папа Никола — изготовлял именные папиросы: с оттиснутыми на них фамилиями заказчиков. Цензура вроде бы не придиралась к оным "табачным прокламациям". "Такие папиросы с именами, вытисненными золотыми буквами, — комментирует репортер местной газеты, — могли бы с успехом заменить визитные карточки: оставив вместо нее папироску с хорошим табаком, гость оставляет хорошую память, которую хозяин квартиры может выкурить. Это нововведение понравилось многим, и, как слышно, на фабрику начинают поступать заказы папирос с фамилиями. Отныне каждый может курить свою собственную именную папиросу и узнать — не курит ли и кто-нибудь другой его добра?"
Забавную историю по тому же поводу я вычитал в изумительном романе Владимира Жаботинского "Пятеро". Герой книги, Марко, всю дорогу впадал в разного рода разорительные прожекты. Однажды некто сообщил ему, что будто бы одесская табачная фабрика Месаксуди обязалась оплатить месячное курортное пребывание в Ялте тому, кто соберет сколько-то тысяч ее фирменных папиросных картонок. Марко ударился в сборы, каковым отдал уйму энергии. "Но когда он собственноручно упаковал пудовый тюк, лично отнес на почту и отправил в контору Месаксуди, оттуда ему написали возмущенно, что ничего подобного — где он это вычитал?" В том же романе есть и другой смехотворный эпизод: "У студента на крышке портсигара внутри, так что не мог не прочесть каждый, кому бы он предложил папиросу, оказалась известная надпись серебряной славянской вязью: "Кури, сукин сын, свои!"…
История табачного промысла отменно проецируется на историю города в целом, со всеми ее привлекательными и неприятными сторонами. Как много говорено об одесской толерантности, веротерпимости... Реально же слухи эти несколько преувеличены, иначе трудно будет объяснить, почему в этаком космополитическом эдеме было больше жестоких погромов, нежели в местах куда менее благополучных в ракурсе межэтнических отношений. Как известно, конкуренция греческих и еврейских хлеботорговцев привела к очень печальным последствиям. Не осталось без последствий и соперничество оных же табачных производителей. Иногда конфликты подобного рода принимали самые безобразные формы. Например, подначивание взрослыми детворы, работавшей на табачных фабриках и в мукомольнях, приводило к кровопролитным баталиям, которые заканчивались порой тяжкими увечьями, а то и смертью детей. Вот типологическая сценка середины 1870-х: "В Красном переулке в последнее время чуть не ежедневно в обеденный час происходят кулачные бои между еврейскими и русскими мальчиками, которые работают на табачных фабриках в этом переулке. Ввиду того, что разгорячившиеся бойцы зачастую прибегают для защиты себя и к посторонним предметам, как то камням, кускам дерева и др., не мешало бы полиции разгонять эту толпу, так как при этом могут пострадать ни в чем не повинные прохожие".
Как раз в это время, осложненное общим кризисом в торговле, начали закрываться многие старейшие табачные производства Одессы. Закрылась, например, просуществовавшая 30 лет фабрика Жубура. Новый кризис первой половины 1880-х повлек за собой закрытие одновременно пяти фабрик, в том числе и славного производства Криона Папа Никола. Кому-то из предпринимателей везло больше, а возможно, он проявлял большую расторопность. Скажем, одессит Зафирий Пандаки получил серебряную медаль первой степени за приготовление табака и папирос на "олимпийской выставке" в Афинах. В это время в городе функционировало порядка 15 табачных фабрик, число которых позднее несколько сократилось.
Кроме того, естественно, регулярно осуществлялась и тайная фабрикация табака. Замечательно, что одно из таких тайных производств находилось именно на Малой Арнаутской (к слову, ведь и знаменитая фабрика Поповых с некоторых пор помещалась на той же легендарной улице). Курьез: однажды большая партия контрабандного табака и сигар пришла из Франции, остроумно упрятанная в детских лошадках-качалках.
Теперь — о лучших производителях табака и курительной бумаги. В числе первых, конечно, упоминавшийся уже первой гильдии купец Артем Попов. Его фабрика издавна дислоцировалась на Успенской, № 52. Однажды мне повезло обнаружить в прессе упоминание о необычном пожертвовании, сделанном этим фабрикантом накануне русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов. Дело в том, что российские ополченцы-добровольцы сражались в Сербии еще задолго до официального объявления войны. Многие из раненых воинов проходили лечение в Одессе. И вот тогда было устроено народное гулянье в их пользу, в ходе которого Попов и раздавал бесплатно лучшие сорта своих папирос. Он много экспериментировал, подбирая и тасуя "сортовые букеты". В 1880-х ему удалось скалькулировать составы, имитирующие тот или иной знакомый потребителю вкус. Так, большой резонанс произвели изобретенные им папиросы "Молочные", в точности воспроизводящие вкус парного молока. А стоили они всего по копейке за штуку. Это событие квалифицировали как подлинное открытие в области фабрикации пищевых продуктов.
И чтоб дольше не тянуть резину, скажу, что венец табачного производства Одессы всех времен, папиросы "Salve" — также изобретение семейства Поповых. Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной — элегантная зеленоватая коробочка этих легендарных папиросок с синими "обшлагами". На лицевой стороне — надпись: "SALVE, мундштук с фильтрующим патроном, привилегия 1910 г. № 17295, наследники А.М. Попова" — и рисунок папиросы в разрезе. На изнанке коробки: "САЛЬВЕ. 10 штук — 6 копеек. № 80. На основании статьи 940 Устава об акционерном обществе эти изделия запрещается продавать дороже выставленной на помещении цены. Табачная фабрика наследников А.М. Попова в Одессе. Вес табаку в 1000 штуках 1 фунт 36 золотников".
Папиросы эти обоснованно считались одними из лучших в империи. В это время огромная фабрика наследников Попова, выстроенная по последнему слову техники, с применением бетонных перекрытий, находилась на пересечении Малой Арнаутской и Пушкинской улиц. (В хрущевские годы на месте разрушенной в войну фабрики возвели колоссальный "образцовый универмаг".) Даже в разгар "смутного времени" Поповы продолжали экспериментировать и разнообразить свой ассортимент. В "Одесском листке" от 2 октября 1919 года читаем: "Новый выпуск натуральных турецких табаков высшего качества Акционерного общества "Наследники А.М. Попова" — "Нил", "Гудал", "Арабик", "Турецкий" и др.".
После гражданской войны бывшее производство Поповых продолжало успешно фабриковать привычные сорта руками старых мастеров и мастериц. В книге "Исхоженные детством" наш замечательный литературный краевед Ростислав Александров приводит такую вот остроумную рекламу в стиле ретро: "Слава уходит, как дым, деньги уходят, как дым, жизнь уходит, как дым, но ничто так не вечно, как дым папирос "Salve".
Впрочем, еще долго одесские "Сальве" пользовались отменной репутацией в масштабах СССР. Отец рассказывал мне, какой фурор они произвели перед войной в Краснодарском артиллерийском училище, курсантом которого он тогда был, когда сколько-то пачек ему прислали родители…
Помимо семейств Поповых и Криона Папа Никола, хорошую память оставили по себе в одесском табачном производстве Асвадуровы, Алабугины, Бабадаглы, Куфуди, Месаксуди, Ламба — последняя фабрика существовала с 1834 года. Производство торгового дома "Сыновья Исаака Асвадурова", напротив, из молодых, основано в 1886 году. Но уже два года спустя изделия фирмы получили большие золотые медали в Брюсселе и Лондоне. В собраниях коллекционеров сохранились папиросные коробки с оригинальными марками: "Бриллианты", "Европейские", "Смирна", "Польские", "Грация", "Амброзия", "Дюшес", "Букет", "Календарь", "Армения", "Турчанка", "Восторг", "Бельгийские", "Графские", "Сильва", "Пушки" и даже — держитесь, меломаны! — "На-на". Особо отличились местные производители курительной бумаги. Правда, превзойти лучший французский образец "Абади" было непросто (реализацией этой бумаги в Одессе занимался небезызвестный предприниматель Фридрих Кроне, выстроивший изящный офис на Почтовой улице, в квартале между Екатерининской и Ришельевской, по четной стороне). Тем не менее, на тот же высочайший уровень удалось подняться одесскому купцу Иосифу Львовичу Конельскому.
Производство папиросной бумаги и гильз было основано им на улице Ришельевской, № 32 в 1885 году. В фондах Государственного архива Одесской области сохранились любопытные документы и материалы об И.Л. Конельском, в частности, фотография 1911 года, на которой он изображен сидящим в смешном допотопном автомобиле "Форд", причем даже не за рулем, ибо "баранку" тогда замещал некий рычаг. В моей коллекции имеется уникальное терракотовое фирменное блюдечко Конельского с рельефом, изображающим некоего порядочного господинчика, подкуривающего пахитоску от спички, любезно поднесенной бонтонной же дамой. Кроме того, у меня есть обложка книжки курительной бумаги с привлекательной фирменной атрибутикой и портретом самого предпринимателя. Здесь же уточняется: "Этикет утвержден Департаментом торговли и мануфактур 3 мая 1896 года за № 21461". Желтая маисовая бумага Конельского заслужила множество высших наград на всероссийских и международных вернисажах. Кроме того, неплохой репутацией пользовалась и местная фабрика папиросной бумаги "Микель Эль".
И под занавес — обещанный сюжет о "Казбеке".
Жил в дореволюционной Одессе латышский мальчик Роберт Граббе. Матушка его была модисткой, а потому сынок нередко работал ножницами по выкройкам, и как-то само собой получилось, что стал делать силуэты. Еще любил юный Роберт певчих птичек, познакомился на этой почве с другим птицеловом — Эдиком Дзюбиным. Прошли годы, и уже в Москве художник Граббе иллюстрировал книжки Эдуарда Багрицкого и других известных литераторов. Что до "Казбека", эта знаменитая картина явилась позднее — в качестве халтуры для "Табактреста". Очевидно, в этой организации желали потрафить "великому кормчему" и заказали иллюстрацию на кавказский мотив. Отлично справившись с поручением, Граббе сделался подлинно народным художником — это произведение действительно знала вся страна. Самое примечательное заключается в том, что казбековский всадник на самом деле родился несколько раньше и гарцевал еще на титульном листе сборника стихов Багрицкого "Юго-Запад".
И раз уж мы коснулись литературной проблематики и "Казбека", не могу не поделиться еще одним интересным наблюдением. "Сейчас в кармане у него (А.И. Корейко, — О. Г.) в плоской железной коробке из-под папирос "Казбек" лежало десять тысяч рублей бумажками, достоинством по двадцать пять червонцев каждая". О чем тут пишут Ильф и Петров? В 1923 году в СССР были выпущены ассигнации достоинством 10, 15 и 25 тысяч рублей, а в выпуске 1924-го наибольшие номиналы, так называемые червонцы, составляли 25 и 50 рублей. Речь же в данном случае идет о 1930-м. В интервале между 1924-м и 1930-м никаких бумажных денег Госзнак не печатал, а обмен старых к тому времени давно закончился. Следовательно, "на кармане" у подпольного миллионера были эти самые 25-рублевые купюры образца 1924 года.
Теперь — вопрос, заданный мне когда-то одесским библиофилом В.М. Гульдасом — современником тех самых событий. Каким образом в плоской железной коробке могла уместиться столь значительная сумма? Оставалось провести, что называется, следственный эксперимент. И мы провели его вполне аутентично, поскольку располагали двумя такими стандартными металлическими папиросными коробками и соответствующими купюрами. Одна из коробок — от "Казбека", другая, что примечательно, "ОДЕССКОГО ЦЕРОБКООПА", даже с указанием адреса главного магазина: улица Лассаля, то есть Дерибасовская, № 21 (теперь на месте этого дома возвышается торговый центр "Европа"). Так вот, означенная сумма ни за что не помещается в таких вот папиросницах. Выходит, мы еще не вполне внимательно читаем зачитанные до дыр и раздерганные на цитаты "Золотого теленка" и "Двенадцать стульев". Что-то авторы явно имели в виду, предумышленно вкрапляя в текст заведомо ложный и совершенно очевидный для современников факт. Что именно? Что курение отнимает много денег? Что деньги следует хранить в "социалистических гострудсберкассах"?
И дабы не быть обвиненным в пропаганде дурной привычки, вынужден заключить этот текст хрестоматийным: "МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ...".
Олег ГУБАРЬ.
здание табачной фабрики на углу Пушкинской и Малой Арнаутской. На этом месте с 1959 года универмаг.
